Изюм из булки. Том 2 - [32]
Поворот темы
В самой гнойной середине семидесятых в Москонцерте проходило собрание, посвященное осуждению еврейской эмиграции. Как раз из Москонцерта в ту пору начали валить косяками, и начальство, озверев, назначило оставшимся сеанс публичного очищения.
Очищались громко и страстно.
— Это вообще не люди! Это крысы, которые бегут с нашего корабля! — трубил какой-то несчастный…
Когда все оттрубили, слово попросил тихий чтец Эммануил Каминка.
— Ну да, — мягко вступил он, — эти евреи, которые уехали, это вообще не люди… даже не будем о них больше говорить! Но скажите, — осторожно уточнил Каминка, — а тех евреев, которые останутся — их как-нибудь поощрят?
Уточнение
В те же годы и по тому же поводу партийное начальство мучало великого Мравинского: от вас бегут музыканты!
— Это не от меня бегут, — холодно ответил Мравинский, — это от вас!
Промашка
Дирижер Кирилл Кондрашин выбрал свободу. Уехал из СССР. Умер в эмиграции и был похоронен в Амстердаме, на скромном кладбище Вестерфельд…
— Вот! — нравоучительно заметил после его смерти некто из числа оставшихся. — Зря он уехал! Лежал бы как человек на Новодевичьем…
Сильный довод
Жена Зиновия Гердта, Татьяна Александровна, сидела на даче в Пахре и составляла печальный список друзей, уехавших в эмиграцию…
За этим занятием ее застал живший по соседству драматург Эрдман.
— Таня! — нравоучительно произнес он. — Никогда не составляйте никаких списков! Знаете, однажды я решил составить список людей, которые придут на мои похороны…
Николай Робертович взял паузу.
— Потом подумал и рядышком составил другой: кто придет на мои похороны в дождливую погоду…
Эрдман взял еще одну большую правильную паузу и закончил:
— И потом ничего не смог доказать следователю!
Фашизмик
Дело было в конце тридцатых. Дед вернулся с работы. Бабушка сидела с шитьем.
— Эйдлинька, — негромко сказал дед, — а ведь у нас фашизмик…
Бабушка кинула в него ножницами, но не попала. Она сама уже все понимала, но держала в себе, — этим, наверное, и была вызвана вспышка ярости.
Бабушка была правоверной коммунисткой. Мой отец был назван в честь Луначарского, старшая тетка — в честь Крупской, младшая — в честь Розы Люксембург.
Вот вам теперь смешно, а было — обычное дело…
Квартирный вопрос
«Еб твою мать, — сказал князь и грязно выругался…» — говорилось в старом анекдоте.
Обратный порядок действий зафиксирован в архивах ЦК КПСС.
В 1948 году некий чиновник Моссовета возопил в партийные небеса жалобу на министра вооружений Устинова. Будущий министр обороны занимал в Москве несколько престижных квартир, и Моссовет тщетно пытался призвать его к нормам партийной скромности. Военно-промышленный цюрюпа падать в голодный обморок явно не собирался.
Дальнейший ход партийно-советского диалога в документе описан так: «После грубых уличных оскорблений министр Устинов послал меня к ебаной матери, назвал говном и бросил трубку».
Партийная зоология
Верный сталинец, завотделом науки ЦК КПСС Сергей Трапезников сформулировал однажды аж в письменном виде: «Волчья стая ревизионистов свила осиное гнездо».
У Козьмы Пруткова про это сказано: иногда усердие превозмогает рассудок.
Так и живем
Говорят, один из ленинградских партийных бонз — то ли Романов, то ли Козлов — на вопрос кого-то из иностранцев о смертности в СССР отрезал:
— У нас смертности нет!
Круг
В Воронежском драмтеатре шла Всесоюзная комсомольская конференция или что-то в этом роде. На сцене стоял президиум, на авансцене — трибуна, в трибуне торчал гладкий чувак и рассказывал кочумающим в зале про нравственные искания молодежи семидесятых.
Все как обычно, то есть.
А в президиуме сидел некий областной начальник. Театральный свет бил начальнику в глаза, и он попросил помощника убавить накал. «Световика» на месте не оказалось. Инициативный помощник решил справиться самостоятельно, и повернул не тот рычаг, и включил поворотный круг…
И на глазах у молодежи семидесятых президиум дрогнул и поехал прочь, а на его место под свет софитов торжественно въехал стол, который был приватно накрыт за задником для членов президиума — с сервировкой, прямо сказать, не характерной советского для Воронежа: водочка, балычок, сервелат…
У стола, со стопкой в руке, балыком на вилке и открытым в изумлении ртом, стоял и медленно ехал вместе с натюрмортом большой партийный босс.
Для полноты впечатления следует понимать, что чувак в трибуне все это время продолжал рассказывать о нравственных исканиях молодежи семидесятых…
Спонсор Никсон
А вот история другого комсомольского форума тех же времен.
В трибуне стоял посланец дальневосточного комсомола и вещал, глядя в бумажку. Наконец, уже весь в пене от собственного темперамента, он вышел на кульминацию:
— И мы, комсомольцы семидесятых, говорим президенту Никсону: давайте деньги!
В зале удивились. Оратор и сам удивился — и внимательно рассмотрел шпаргалку. И повторил, озадаченный:
— И мы, комсомольцы семидесятых, говорим президенту Никсону: давайте деньги.
В зале зашумели. В президиуме забеспокоились. Оратор бараном глядел в завизированный текст. Потом всмотрелся в синтаксис. Потом перевернул страницу.
