Изюм из булки. Том 2 - [22]

Этот анекдот, может быть, и выдуман, но он ходил по Вологде, а следовательно, имеет свое значение.

Петр Вяземский.

Старая записная книжка

* * *

…Говорят, это произошло во время шефского концерта артистов Большого театра — так сказать, «в рабочий полдень».

К Мстиславу Ростроповичу, исполнявшему для трудящихся концерт Дворжака, прямо на сцену зашел здоровенный детина из числа невольных слушателей и добром попросил:

— Уйди.

В другой раз никто на сцену не выходил, а просто крикнули из зала:

— Эй, лысый, кончай пилить ящик!

Есть и третья история про встречи Мстислава Леопольдовича с народом.

Его как раз выдвинули на Государственную премию, и пришлось временно оставить в покое мировые площадки и отработать некоторое количество трудодней на Госконцерт.

И привела его слепая судьба пилить свой ящик в каком-то чуть ли не клубе, причем пианино (подозреваю, что это было именно пианино, какая-нибудь «Лирика»), — так вот, пианино оказалось попросту запертым на ключ, и ключа этого в тех краях давно никто не видел.

И тогда в аккомпаниаторы Ростроповичу срочно подыскали местного баяниста.

Пришла публика. Представление началось. И на каком-то повороте виолончельного концерта московского гостя попросили из зала:

— Э, ты, потише, дай послушать баян!

* * *

А в другой «рабочий полдень» к трудящимся приехал струнный квартет. И музыканты, на свою голову, решили побаловать рабочий класс малоизвестным произведением Вивальди, в котором итальянский композитор, ничего не знавший о рабочем полдне, предусмотрел несколько ложных финалов.

То есть тема как бы заканчивается, а потом начинается снова.

Первый финал, случившийся очень вскоре после начала, трудящиеся восприняли с энтузиазмом. Они бурно зааплодировали, полагая, что теперь их оставят в покое и дадут забить «козла». Но после небольшой паузы музыканты начали играть снова.

Трудящиеся решили, что гости их неправильно поняли и играют «на бис», — поэтому, когда вивальди закончилось снова, похлопали гораздо тише, явно из вежливости, боясь спровоцировать дальнейший приступ музыкальности.

Но струнные завели свою пластинку опять.

Трудящиеся поняли, что над ними издеваются. В зале начался стихийный бунт. На сцену полетели мелкие предметы. Потом предметы покрупеее… Музыканты, съежившись, продолжали искушать судьбу. Корректировать партитуру Вивальди им не позволяло призвание. Но — пришлось…

Не доиграв несколько проведений темы, струнный квартет упаковал свои гварнери-страдивари — и дал деру, избежав линчевания в последнюю минуту.

Антонио Вивальди был хороший композитор, но чувства меры в рабочий полдень не знал совершенно!

* * *

Семейное предание из начала семидесятых. Родители поймали такси:

— На улицу Герцена!

Таксист снизошел, и они поехали. Через пару минут, сопоставив адрес с внешним видом пассажиров и временем посадки, таксист не спросил, а уточнил:

— В консерваторию.

— Да.

— Угу…

Проехали еще немного.

— И что там, в консерватории? — поинтересовался служитель баранки.

— Леонид Коган, — честно ответил отец.

— Скрипка, — пояснила мама.

Повисла пауза, завершившаяся грандиозным афоризмом советского гегемона.

— Работать никто не хочет, все хотят на скрипочках играть!

* * *

Дедушка моей жены, Владимир Вениаминович Видревич, тоже не хотел работать и всю жизнь играл на скрипочке. Однажды осенним вечером, прижав к груди заветный футляр, он шел от дома к троллейбусной остановке. В луже у остановки лежал трудящийся. Который как раз на скрипочках не играл, а работал, и наработался так, что встать уже не мог.

Увидев над собой Владимира Вениаминовича, лежащий простер к нему из лужи руку и обратился не по-советски.

— Человек! — сказал он. — Помоги мне.

Владимир Вениаминович, к которому по месту жительства как только ни обращались, но только не «человек», на такое обращение не откликнуться не мог — и, подойдя, начал одной рукой тянуть страдальца из лужи, другой продолжая прижимать к груди футляр.

Но силы (старенького скрипача — и гравитации) были неравны, и когда подошел троллейбус, он, высвободив руку, сказал:

— Простите меня, но я должен ехать. У меня концерт!

На что из лужи раздалось трагическое:

— У тебя, значит, концерт, а я лежи тут!

* * *

Это было со мной.

Забайкалье, январь. Плац образцового, мать его, мотострелкового, во все дыры, полка. Утренний развод. От мороза уши отваливаются. На трибунке стоит отец-командир и рубит ладошкой на куски стылый темный воздух. И вдруг — какой-то хрип, и вместо резкого командирского голоса — просторно и мощно — над плацем начинает звучать первая часть Второго концерта для фортепиано с оркестром Сергея Рахманинова.

Радист, умница, что-то не туда воткнул и перекоммутировал полковой громкоговоритель на Всесоюзное радио. А там — Сергей Васильевич, лично, с Филадельфийским симфоническим оркестром под управлением Леопольда Стоковского!

Побежали в рубку, а дверь заперта: радист пошел завтракать. И пока не нашли того радиста и не оторвали ему все, что можно, — полк стоял на плацу и слушал Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром!

Клянусь, мне стало теплее.

* * *

Поэт Игорь Иртеньев рассказывал об одном из первых своих выходов в народ.