Изверг - [21]

— Ну, это было давно. Еще хочешь?

— Я хочу поесть в садике.

На часах четверть второго. Как долго работает сад? Остался ли у них обед? На одевание нужно десять минут, а ехать туда пять минут. Полвторого. Полвторого они будут там.

— О'кей. Давай одеваться. Поешь в садике.

Фредрик достал из гардероба джинсы, белая майка лежала на стуле. На улице жарко, но шорты он терпеть не мог — выглядишь как дурак с белыми-то ногами. Мари сновала по передней с майкой и шортами в руке, он жестом остановил ее, помог вывернуть майку.

— Хорошо. Какие туфельки?

— Красненькие.

— Как скажешь.

Он надел ей туфельки, защелкнул кнопки декоративных металлических пряжек. Всё, можно идти. Телефон.

— Телефон звонит, пап.

— Мы не успеем.

— Успеем.

Мари побежала на кухню, в туфельках, дотянулась до телефона на стене возле холодильника. Сказала «алло» и расцвела, звонил кто-то, кто ей нравился.

— Это мама, — шепнула она Фредрику.

Он кивнул. Мари рассказала о Страшном Сером Волке, который охотился за ней вчера, и о поросятах, которые победили, и о бутылке шампуня, которая закончилась, а она знала, что на самой нижней полке в шкафу в ванной есть еще две. Потом рассмеялась, чмокнула трубку и передала ему.

— Тебя, пап. Мама хочет поговорить.

Он еще толком не проснулся. Стоял с трубкой в руке, а тело пока с трудом различало голоса. Женщина в трубке, по имени Агнес, которую он любил как никого на свете и которая попросила его уйти, и другая женщина, по имени Микаэла, которая несколько часов назад голая лежала на нем, была на шестнадцать лет моложе и недавно ушла, он чувствовал наготу Микаэлы и слышал в трубке голос Агнес, находился сразу и в прошлом, и в настоящем, голова закружилась, дыхание перехватило, пошатнувшись, он отвернулся, Мари не увидела.

— Да?

— Когда вы приедете?

— Приедем?

— Мари же сегодня у меня.

— Нет.

— Что значит «нет»?

— У тебя она будет в понедельник. Мы же поменялись. Или?

— Вовсе мы не менялись.

Он слишком устал. Не сейчас. Не сегодня.

— Агнес, я не в силах. Я устал и тороплюсь, и Мари стоит рядом, при ней я не стану с тобой препираться.

Он снова отдал трубку Мари, одновременно потирая руки — условный знак, что надо спешить.

— Мама, мы в садик опаздываем.

Агнес — женщина умная, она никогда не выплескивала свое раздражение на Мари. И он любил ее за это.

— Мам, всё.

Мари поднялась на цыпочки, повесила трубку, но та соскользнула и со стуком упала на микроволновку на рабочем столе. Фредрик поднял ее и повесил на место.

— Давай, солнышко. Побежали.

По дороге через кухню он взглянул на часы над обеденным столом. Двадцать пять второго. Должны успеть к половине. Дочка может остаться там до четверти шестого. Успеет и пообедать, чуть позже обычного, и погулять часок-другой. Она будет довольна — почти как после целого дня в садике, — когда он за ней приедет.

•

Полвторого. Свен глянул на зеленый будильник, стоявший у Эверта на письменном столе. Его рабочий день закончился несколько часов назад. В машине лежали торт и вино. Ему надо домой, к Аните и Юнасу, немедленно! К обеду в тишине и покое. Сегодня ему исполнилось сорок.

Казалось, работа, дни и ночи в городской полиции, более не имела значения. Еще совсем недавно он готов был провести на службе брачную ночь, развестись только затем, чтобы избежать компромиссов с ночной сменой. В последнее время он частенько говорил об этом с Эвертом. За последний год они очень сблизились. Свен пытался объяснить запретное чувство, объяснить, что на самом деле ему в высшей степени наплевать на всех этих психов и на их идиотские поступки. Он словно бы уже иссяк, в сорок лет уже ждал пенсии и прочего, хотел сидеть на веранде и тихо-спокойно завтракать, совершать долгие прогулки по берегу Орстаского залива, быть дома, когда Юнас прибегал из школы, полный жизни и энергии. Свен служил в полиции уже двадцать лет. Впереди еще двадцать пять. Он тяжело дышал, не мог, не хотел примириться с тем, что время его жизни шло в грязном полицейском участке, среди толстенных папок с текущими делами. Юнасу будет тридцать, когда отец выйдет на пенсию. И у них, черт побери, не будет времени на встречи.

Эверт понимал. Он не имел семьи, и день на службе был для него всем, он ел, пил, дышал полицейской работой. Но ему знакомо то же, что и Свену, он видел, насколько бессмысленно целиком уходить в работу, которая в один прекрасный день вдруг закончится, и часто говорил, что понимает, его работа тоже закончится, понимает, но ему неохота думать об этом.

— Эверт.

— Да?

— Я хочу домой.

Эверт ползал на коленях по полу, второй раз собирая содержимое корзины для бумаг. Две банановые кожурки порвались, расплющились и оставили большие пятна на бежевом ковролине.

— Я знаю, что хочешь. А ты прекрасно знаешь, что домой мы пойдем, когда снова возьмем Лунда.

Он поднял голову, стараясь разглядеть край письменного стола, где стоял будильник.

— Шесть с половиной часов прошло. А мы ни хрена не знаем. Ни хрена. Придется тебе подождать с тортом.

«Пощади мое сердце», оригинал: «Рiск up the pieces», с хором и оркестром, записано в Швеции, 1963 г.

Сив Мальмквист на третьей смешанной пленке, где с размытого фото на пластиковой кассете Сив улыбается в восхищенную камеру.