Изумрудная рыбка - [2]
Так что до отбоя мы не успели.
А потом, когда я лежал в темноте и думал про рыбалку, дырку и коляску, я понял, что никак не усну, если не узнаю точно. И я встал, и надел свои «тренировочные» штаны, и пошел в коридор. Лина Петровна сидела сейчас наверняка в «сестринской» и смотрела кино после программы «Время». Так что я не очень осторожничал.
И в коридоре я увидел Серого. Он стоял с веревкой и мерил коляску.
— Здорово! — тихим ночным голосом сказал Серый. — Выходит вот столько, я тут узел завязал.
— А дырка? — спросил я.
— Не знаю, — сказал Серый. — Вроде, больше…
— Надо идти проверять, — сказал я.
— Надо, — сказал Серый.
И мы еще немного постояли в коридоре, потому что коридор после отбоя — это совсем не то, что до. Это понимать надо.
А потом мы пошли. Из корпуса мы выбрались легко — мы знали, что на первом этаже дверь черного хода закрыта так, «от честных людей», как говорит баба Настя. На улице было совсем светло, потому что лето почти.
Но свет был не такой, как днем. Наверное, из-за него мы и заблудились. Дошли до забора, а куда дальше — не знаем.
— Налево! — говорит Серый.
— Куда же налево! — говорю я. — Там же ящики еще лежали. Где ты видишь ящики?
— А направо где? — говорит Серый.
И точно. Направо ящиков тоже нет. Но идти же куда-то надо!
И мы пошли налево. Наверное, потому, что Серый более решительно сказал. И точно, дырку мы нашли. И веревка, которая коляска, в нее изумительно прошла! Правда, не совсем ровно, но мы решили, что можно чуть-чуть настоящую коляску развернуть — и готово.
Уф! Красота! Мы еще посидели у дырки на ящиках и помечтали, как будет хорошо утром пойти к прудам. Удочек у нас, конечно, не было, но Серый считал, что если попросить, то кто-нибудь из тамошних рыбаков обязательно даст свою запасную удочку. Я был с ним согласен — не может же рыбак другого рыбака не понять, если тот оказался временно в затруднительном положении! Значит, завтра…
А завтра мы проспали.
Свадебный автобус
Наш корпус — пятиэтажный. Потому что он старый. Еще до войны построен. Тут даже бомбоубежище есть, но нас туда не пускают. Юрка говорит, что там хранят трупы, которым не хватило места в морге. Они там лежат прям так, и никто их не хоронит, потому что это секретные трупы. У нас больница секретная. Но мы немножко сомневаемся: откуда бы Юрке знать про трупы, если они секретные, а он из Новоклязьминска?
Но дверь там все равно всегда закрыта, так что спускаться вниз неинтересно. Тем более что там всегда воняет пол-литровая банка из-под огурцов, полная окурками. И никто не видел, чтоб там хоть кто-нибудь курил.
Баба Настя другим нянечкам рассказывала, когда они завтрак развозили, что Андрей Юрьич даже налеты делал, чтоб курильщиков захватить. Я представил себе, как Андрей Юрьич делает налет — он толстый, высокий и говорит громким голосом. Я бы на месте курильщиков спрятался хоть среди трупов в бомбоубежище.
Но самое интересное — наверху. То есть не на самом верху — туда тоже не пускают, там бухгалтерия и прочие неинтересные вещи, — а на четвертом этаже. Потому что там есть дверь, за ней такая смешная лестница в три ступеньки, а дальше переход в новый корпус.
Вот в этот-то переход нас и тянуло как магнитом.
Потому что все окна нашего корпуса выходят во двор. А что может быть интересного в больничном дворе? «Скорая» приедет — уже событие, а если баллоны с кислородом грузят — вся палата на подоконнике висит. Потому что, если баллон уронить, он ка-а-а-ак!.. Интересно же.
Но это все утром и днем. А утром и днем у нас дел нет, только если ничего интересного не происходит. А если показывают «Приключения Маши и Вити» по телевизору или Толик вот-вот поставит Серому мат — так нас тут же начинают лечить. Перевязки, капельницы… Другого времени нельзя найти, что ли!
А окна в переходе выходят на улицу. На настоящую улицу по ту строну забора. По ней ездят машины, и если стоять, прижавшись лбом к холодному стеклу, и пристально смотреть на машины, то можно немножко забыть, что ты в больнице.
И представить, что если папа с мамой решат купить не эту дурацкую стенку, а настоящий «запорожец», то будущим летом — кто знает! — может быть, мы поедем к бабушке под Ярославль. Или даже в Крым — на машине это раз-два и там, не то что в поезде!
Но долго так не простоишь — стекло холоднющее, а Лина Петровна или Катя Васильевна вмиг все узнают: положат руку на лоб — и готово: «Опять по корпусу бегал? Ну сколько раз повторять, что…»
Чего бы они понимали! Они же каждый день на метро ездят и на автобусах ездят, а Катя Васильевна — еще и на электричке ездит в свой Подольск…
Поэтому в переход лучше хоть с кем-нибудь. Но просто так с кем-нибудь не пойдешь, нужен кто-нибудь понимающий. Я люблю с Серым ходить. Или с Толиком. Пашка не может пока, хоть он тоже понимающий, — у нас сил не хватает коляску на ступеньки затащить.
Но Андрей Юрьич обещал, что еще две недельки — и «будем бегать, молодой человек. Как джигит, скакать будем. Любишь скакать, а? Любишь, знаю, сейчас мы еще вот здесь подправим…»
Но это потом. А пока мы ходим с Серым. Или с Толиком. И когда лоб совсем замерзает, мы начинаем играть в «угадай машины». Не в смысле марки угадывать — это для первоклашек, а в смысле — кто, куда и зачем едет.
