Израненный - [52]

Я прекрасно осознаю риск на который иду. Опасность, которой я себя подвергаю, когда подхожу к нему сзади. Я не должна идти на это, но мысль о том, что я ничего не сделаю и буду просто наблюдать за ним, настолько болезненно невыносима, что сжимает мою грудь тисками. Горло сдавливает из-за растущего кома, скорость пульса под кожей достигает межгалактической скорости, но для меня есть только Мэддокс. Я делаю глубокий вдох и жду, подбирая момент, прежде чем обнимаю его за талию и прислоняю лицо к напряжённой спине. Он не позволяет мне держать его долго. Не принимает никакого утешения от меня. Он застывает. А потом реагирует. Мэддокс хватает меня за предплечье, обводит вокруг своего тела и прижимает к измазанной кровью стене. Всё это происходит словно одно движение, так плавное, что я едва успеваю ахнуть. Он просовывает своё колено между моих ног и толкает его вверх до тех пор, пока я не вынуждена оседлать его накаченное бедро.

Я боюсь посмотреть на него, но Мэддокс лишает меня этого маленького выбора, когда сметает рукой мои волосы и сжимает пальцы на моём затылке. Малейшее давления его пальцев заставляет меня мгновенно встретиться с ним взглядом. Он выглядит взбешённым. От него исходит такая угроза, что приличная доза страха ползёт вниз по моему позвоночнику.

— Тебе не стоило следовать за мной.

Это дикое рычание — всё его предупреждение, прежде чем он опускает голову и целует меня. Но это гораздо больше, чем просто поцелуй. Он наказывающий и грубый, нетерпеливый и пропитан пылающей яростью. Мэддокс хватает моё лицо, отчаянно держит мою голову, вцепившись пальцами, и изливает каждый последний кусочек своей необузданности в меня. Я ощущаю, насколько дико он чувствует себя в этот момент. Ощущаю его неукротимое желание. Ощущаю мрачность, голод и первобытность Мэддокса на вкус. И его привкус настолько сильный, что может вызвать зависимость.

Я наслаждаюсь.

Утопаю.

Дышу, когда он дышит.

Он — ветер, а я — дерево, изгибающееся и покачивающееся из-за его всеобъемлющей силы.

Поглощённая головокружением и чрезмерным желанием, я могу только постанывать и хныкать от горячей и скользкой чувственности его поцелуя.

— Я знал это, — он прерывисто дышит напротив моего влажного, опухшего рта, его голос хриплый, но глубокий. Играет пальцем с уголком моих губ и медленно проводит им назад и вперёд по моей нижней губе. — Блядь. Я, блядь, знал, что если когда-нибудь поцелую тебя, то не смогу остановиться, — он хватает меня за челюсть, вдавливая пальцы в мою кожу так, что мой рот образует «О». — Я не могу, чёрт побери, перестать целовать тебя.

Он овладевает моим ртом снова, и это влажное блаженство. Его твёрдый, но податливый язык сталкивается жаркими, томными ударами с моим языком, зубы впиваются в мою нижнюю губу, прежде чем он снова возвращается к моему рту, заполняя его.

Знаю, что я не очень хороша в этом, потому что Мэддокс Мур забрал мой первый настоящий поцелуй. Но я следую его примеру, предварительно касаясь своим языком его, делая то, что кажется правильным. Что кажется приятным. Когда я обнимаю его за шею, он отскакивает от меня, словно я обожгла его. Он стоит на небольшом расстоянии, со злостью раздувая ноздри, его грудь вздымается. Он выглядит так, будто пробежал марафон, и его поза говорит о готовности к ещё одному забегу.

Мы стоим так в течение длительного времени. Просто смотрим друг на друга, пока наше затруднённое дыхание эхом отдаётся по лестничной площадке.

— Слушай…

— Мы должны обработать твои руки, — прерываю я. Почти уверена в том, что он собирается сказать. Могу прочитать это по его выражению лица, которое он пытается взять под контроль. Он хочет оттолкнуть меня. Порвать эту тонкую связующую нить, которую мы создали. Хочет отступить, потому что я вижу его слабое место. Я вижу его уязвимым и могу с уверенностью предположить, что для Мэддокс Мура об уязвимости не может и быть речи. Показывать свою уязвимость кому-то, это словно дать им оружие, и показать, где именно и каким образом они могут сделать тебе больно. Но причинить боль Мэддоксу — последнее, что я когда-либо хочу сделать. И даже если бы мне пришлось сделать ему больно, я сначала причинила бы боль себе бесчисленное количество раз, прежде чем сделала это с ним.

— Эйли…

Не обращая на него внимания, я направляюсь вниз.

— Мистер Кауфман хранит аптечку для оказания первой медицинской помощи рядом с гончарными изделиями в задней части мастерской.

У меня чувство дежавю, когда я смотрю на него снизу-вверх, стоя на лестнице. Мы были в похожей ситуации раньше. Только он смотрел на меня. В ночь после того, как Тим ударил меня. Мэддокс последовал и загнал меня в угол на лестничной площадке, только на противоположной стороне школы. Он был там ради меня. Злился от моего имени и ещё какими-то образом понимал, что я нуждалась в его комфорте больше, чем во всём остальном. Теперь эти роли поменялись, и у меня появился шанс утешить его.

— Я не могу сделать это с тобой.

Всё, что он хочет сделать — это сбежать.

Направляясь назад вверх по лестнице, я останавливаюсь перед ним в одном шаге.

— Всё, что я хочу прямо сейчас, просто нарисовать тебя. Ты говорил, что поможешь мне, и я хочу, чтобы ты сдержал своё слово.