Израильтянка - [59]

Роберт вернулся к Юлии. Он ничего не сказал, только посмотрел выразительным взглядом, вложив в него и сожаление, и боль, и обещание вызволить поскорее. Юлия бросилась к нему, как к другу.

— Я придумала кое-что. Анализы крови хранятся в больнице в течение недели. Позвони в лабораторию и попроси от моего имени проверить уровень противосудорожных лекарств. Они мне не откажут. Если Мириям страдала эпилепсией и принимала лекарства, то анализ крови обнаружит это. Но поторопись, срок хранения истекает сегодня!

В ее взгляде была мольба и надежда. Роберт кивнул. Он был уже на ее стороне. Он сделает все, чтобы вытащить ее отсюда.

ГЛАВА 43

На глазах у Роберта и под его сопровождением Юлию препроводили в камеру — отделенный решеткой небольшой зал, где в этот час было уже весело. Проститутки из рамат-гановской биржи сидели на скамейках вдоль стен, шумно переговариваясь по-русски. Одна из них обратилась к Юлии:

— Что-то я тебя здесь раньше не встречала. Да и не похожа ты на наших девок. Где тебя-то прихватили?

— Я по другому делу, — проговорила Юлия.

— Вот я и смотрю, что не похожа ты. Что ж они приличных-то сажают с нами вместе. Совсем оборзела миштара*. А что это за тип был с тобой, такой черненький, смазливый?

— Это следователь Роберт Волинский.

— Роберт, говоришь. А мне он тогда по-другому назвался, когда я дома у него была. Вот заводной мужик! Помнишь его! — кивнула она блондинке в короткой кожаной юбке.

— Не помню и помнить не хочу! Помалкивай лучше, а то и тебе всю память отобьют!

— А мне наплевать, — сказала первая проститутка и закашлялась, а потом плюнула в угол комнаты.

Юлия опытным взглядом разглядела прожилки крови в ее слюне.

— Вообще-то он хороший парень, добрый и, кажется, несчастный. Одинокий, наверное, и жалостливый. Пожалел меня, когда я ему про себя набрехала, что у меня рак. Нет у меня рака, ошиблись врачи. Я думаю, у меня воспаление легких или СПИД. Кашель замучил. Мне наркотик нужен, кок парси. От него у меня кашель проходит.

— Молчи, дура, молчи! — зашипела на нее блондинка в кожаной юбке.

— А что молчать-то? Они все равно по-русски не понимают.

— А вон тот, что в углу стоит, кажется, понимает, — указала блондинка на белолицего полицейского, украдкой поглядывающего в их сторону.

Поняв, что его раскрыли, полицейский подошел к решетке, взял стул и сел напротив проституток.

— Вишь, какая ушлая! Расколола меня, значит, а теперь я тебя колоть буду, — обратился он к блондинке. — Мне ведь много не надо. Только скажи, кто твой сутенер, и отпущу на волю. А не скажешь, завтра же вышлю из страны пинком под зад. Церемониться не стану!

— Подожди, милый, не горячись! Ты откуда сам-то будешь?

— Из Тюмени.

— Вау, из Тюмени аж! А как в Израиль попал? Жена, что ли, еврейка? Не скучно тебе с ней? Клубнички-то не хочется? Ты приходи ко мне, я для тебя бесплатно постараюсь. Да так, что никогда не позабудешь.

Блондинка просунула руку сквозь прутья решетки и стала мять у него в паху. Тот испуганно дернулся, не сходя однако с места.

— Не бойся, милый, никто не видит. Тот чурбан сюда не смотрит и по-русски не понимает. А я тебе и подружек моих приведу, самых лучших! Ты же наш, русский. Вот только сказать я тебе ничего не могу. Сам понимаешь, убьют же. Ты вот ее спроси, — прошептала блондинка, кивнув в сторону второй проститутки. — Ей терять нечего!

— Эй ты, иди сюда! — подозвал полицейский ее подружку. — Говори живо, кто твой сутенер! Скажешь — отпущу, а не скажешь — будешь сидеть здесь до утра, а то и дольше.

— Скажу-скажу, тому чурбану ни за что бы не сказала, а тебе, родному, скажу. Пусть тебя по службе продвинут! Феликс его зовут. Вот и телефон его.

Полицейский расплылся в довольной улыбке, приоткрыл решетчатую дверь и вывел блондинку. Он проводил ее до входной двери, пошептался о чем-то, потрепал по оголенному заду и выпустил наружу. Затем набрал номер телефона, продиктованный проституткой. В трубке раздались длинные гудки.

— Что-то номер твой не отвечает.

— Да, — вздохнула проститутка. — Три дня уже не отвечает. Вот мы на улицу и пошли, а обычно по вызовам работаем.

— Что же ты мне очки втираешь? — разъярился полицейский и толкнул ее так, что она отлетела к стене и упала на скамейку рядом с Юлией.

От удара начался приступ кашля, но мокрота никак не отходила, и она продолжала надрывно кашлять, не успевая перевести дух. Вдруг кашель стих, и изо рта полилась алая кровь. Юлия наклонила ей голову вперед, подставила грязное ведро и закричала полицейским:

— Немедленно вызовите «скорую»! Это легочное кровотечение.

Полицейские с недоверием посмотрели в их сторону, один из них подошел поближе и, увидев лужу крови, кивнул второму. Через несколько минут приехала «скорая помощь». Двое санитаров вывели едва передвигающую ноги женщину, брезгливо поддерживая под локти.

Юлия осталась в камере одна. Было тихо и холодно. Она обхватила плечи руками и пригнула голову к ногам, стараясь согреться. Ничего, это только на одну ночь, только до утра. Вот и попала она в тюрьму, вот и случилось то, чего боялась больше всего. «От сумы да тюрьмы не зарекайся!» — вспомнила она бабушкину поговорку. Безвинную, упекли ее за решетку. Хотя так ли уж безвинна она, как кажется. Нет, в избиении Роберта Андреем она не замешана, это уж точно. Но других преступлений было предостаточно, таких, про которые никто не знает, но за которые сидеть бы ей в тюрьме. Она вспомнила больного, у которого пропустила в приемном покое инфаркт. Посмотрела на кардиограмму усталыми глазами и не заметила явных изменений. Отправила его в отделение, а он через несколько часов умер. Она тогда кардиограмму из истории болезни выкрала и в клочья разорвала, чтобы никто ее оплошность доказать не смог. И зря! Это она потом поняла, что зря. Право на ошибку имеет каждый, а вот кража — это преступление, это уничтожение вещественных доказательств. Никто ни о чем тогда не догадался, но и безвинной себя уже не назовешь.