Израильтянка - [30]

ГЛАВА 23

Как это ни странно, но получить работу городского дворника было не так-то просто. Дворники при муниципалитете имели статус государственных служащих со всеми вытекающими последствиями и льготами. Работа, конечно, пыльная, но для бывших отказников привычная. И не только для них. Бывшим профессорам-нефтяникам, специалистам по добыче угля и представителям других отраслей, не существовавших в Израиле, эта работа напоминала студенческую молодость, когда, размахивая метлой, они декламировали стихи Евтушенко или Ахмадулиной, а кто и свои собственные, создавая особый стихотворный размер — ритм метлы. К тому же ставки дворников, в основном, пустовали до приезда репатриантов из России, чем и воспользовались нетерпеливые представители большой русской алии*.

Другое дело — мусорщики! Они лихо висели на подножках мусорных машин, опорожняя огромные баки. Здесь нужна была физическая сила и молодость, но зато и зарплата была выше, включая, например, надбавку за стыд и позор. На эти места проникнуть было сложнее, за них крепко держались израильтяне. Но несмотря на их сопротивление, через несколько лет и здесь воцарилось господство русскоязычного населения.

Как истинные пролетарии, мусорщики и дворники часто бастовали, безжалостно заваливая страну мусором, и всегда получали прибавки к зарплате. Важно было найти удачный момент, когда у правительства были деньги для раздачи страждущим…

Недавно выбранный руководитель профсоюзного комитета мусорщиков и дворников Борис Френкель удобно развалился в глубоком кресле в домашнем кабинете Аркадия Наталевича. Ему нравилось здесь, он чувствовал себя, как дома. Близкие по духу люди узнают друг друга с первого слова, с первого взгляда. Борису был дан лучший шанс. Рассматривая фотографии на стенах интимного кабинета, он понял, что имеет дело с политиком, любящим свое дело. И в этом было их с Аркадием сходство. Вот, например, изображение Наталевича с израильской королевой красоты, русской репатрианткой Яной Кальман. Аркадий на полголовы ниже ее ростом, но не смотрит на нее снизу вверх, замирая от восторга, а наоборот, смотрит прямо перед собой, слегка повернув голову в ее сторону. А она, высокая, пригнулась к нему, чтобы лучше услышать его слова… Вот оно — умение продемонстрировать всего одним жестом, кто хозяин положения!

Борис Френкель тоже сумел извлечь выгоду из крошечного шанса, который дала ему судьба. Он был простым учителем истории предпенсионного возраста, когда переехал в Израиль вслед за детьми. В прошлой своей жизни, так называл он теперь полвека, проведенные в Советском Союзе, он был человеком созерцательным. Он наблюдал жизнь со стороны, с философской высоты учителя лживой советской истории, беспартийного любителя «вражьих радиоголосов», одинаково не доверяющего ни советским средствам массовой информации, ни вкрадчивым вещателям Би-Би-Си, «Голоса Америки» и «Свободы», сравнивая передаваемые ими сообщения, процеживая сквозь личное мнение драгоценные крупицы правды. С пьедестала добытой истины он позволял себе в кругу близких друзей снисходительно и насмешливо комментировать происходящее в Советском Союзе и осторожно закладывать сомнение в головы беспутных учеников.

Здесь, в Израиле, он быстро устроился на работу дворником, не теряя времени на бесполезное изучение иврита. Он читал русскоязычную прессу, стараясь понять эту маленькую страну, где все было, как на ладони, но узнать правду было чрезвычайно сложно, вероятно, потому, что правды не существовало вовсе. Невозможно было докопаться до истины, до твердой неподвижной платформы, с которой все начиналось. И тогда он понял, что такой основы нет, а существует только движение, непрерывное и очень быстрое течение, в котором захлебывается эта страна, беспрестанно меняясь, потому что процессы землеобразования еще не закончились; то, что казалось материком, назавтра становилось островом и погружалось в пучины моря, потому что настоящей земли не было, как не было еще в этой стране ни границ, ни языка, ни народа. Вот, например, приехали евреи из России, и вдруг везде говорят по-русски, и те, кто опередил их на двадцать лет, чувствуют себя в меньшинстве и, попав по несчастью в больницу, обнаруживают, что здесь вообще говорят только по-русски — и врачи, и медсестры, и санитары — и тем, кто их языка не знает, остается только уповать на их добрую волю и врачебную присягу.

Борис Френкель понял, что нет смысла в этой летящей стране созерцать, как проносится мимо ее курьерский поезд, а надо прыгать на ходу внутрь, даже рискуя сломать себе шею, потому что только в движении существует правда.

Однажды на выборах профсоюзного руководителя он, превозмогая дрожь в коленях, вышел вперед и предложил свою кандидатуру. Его соперником был израильтянин из мусорщиков, но поскольку дворников было гораздо больше и все они были бывшие русские, то выбрали Бориса. Впервые в жизни он из созерцателя превратился в участника и немедленно победил, а соперника подкупил, сделав своим заместителем.

Вскоре после избрания Борис ощутил встречный ветер движения. Как сквозники, влетающие в открытую дверь, в его жизнь стали проникать представители разных партий, агитировавшие вступить в ряды Партии труда, левой партии Мерец и правой партии Ликуд. Они говорили на иврите, и Борис с трудом мог их понять. Эти партии были не для него. Он ждал, когда придут от Пруса, но те не торопились. «Что же, я им не нужен? — недоумевал Борис, а потом понял: — Ну, конечно же, не нужен!» Кормушка-то маленькая, и лишние рты — помеха! Поэтому он подружился с представителем Партии труда и несколько раз, сопровождаемый им, как бы случайно, попался на глаза Аркадию Наталевичу, стараясь возбудить в нем интерес. Это напоминало любовную игру: если хочешь обратить на себя внимание красивой женщины — найди еще более красивую, если хочешь разжечь угасающую любовь жены — сделай вид, что у тебя роман с другой. Сейчас, сидя в интимном кабинете Наталевича, он радовался еще одной своей победе.