Израиль - [2]

Я заметил Израиля в переулке, он склонился над листовками, что так и приземлились пачкой, - толстый шнур не развязался. Израиль был в маске.

- Что ты делаешь? - спросил я.

- А ты как думаешь?

Он подхватил пачку и побежал по переулку. Другие мальчишки тоже увидели его и с криками погнались за ним, но, черт, умел же он бегать.

"Это Израиль! - сказали мне. - Он уродлив. У него здесь двоюродный брат, но мы все равно его не любим. А от его лица тебя стошнит!".

Дома я рассказал об этом брату. Рафа приподнялся на кровати.

- Сумел что-нибудь разглядеть под маской?

- Не очень.

- Нужно глянуть.

- Говорят, там ужас что.

Накануне дня, когда мы отправились искать Израиля, брат не спал всю ночь. Он двинул ногой по сетке от москитов, и я слышал, как она порвалась. Наш дядька горланил с друзьями во дворе. Днем раньше один из его петухов взял приз, и дядя подумывал повезти его в Столицу.

- Здешний народ ставит мизер, - разглагольствовал он, - обычный campesino играет по-крупному только тогда, когда чувствует, что ему везет. А многие ли из них чувствуют, что им везет?

- Тебе же сейчас везет.

- Ты прав, черт возьми. Вот поэтому мне нужно найти, кто раскошелится на большие денежки.

- Интересно, сильно ли изуродовано у него лицо? - сказал Рафа.

- Глаза остались.

- Это немало, - заверил меня Рафа. - Ведь к глазам свинья и тянется первым делом. Глаза мягкие и соленые.

- Откуда ты знаешь?

- Я однажды лизнул.

- Возможно, свинья отгрызла ему уши.

- И нос. Все, что выступает.

У каждого был свой взгляд на увечье Израиля. Дядя предположил, что оно не такое уж страшное. Просто отец не стерпел насмешек над старшим сыном, поэтому Израилю и пришлось надеть маску. А тётя сказала, что если б нам пришлось взглянуть на его лицо, мы бы остались печальны на всю жизнь. Поэтому мама бедного мальчика в церкви с утра до ночи. Я никогда не был печален больше чем на пару часов, и мысль, что это чувство будет со мной всю жизнь, еще как напугала меня.

Рафа щипал меня всю ночь, будто у меня не лицо, а манго.

- Щеки, - сказал он, - и подбородок. Но лоб потруднее. Кожа плотно прилегает.

- Ну, да, - согласился я, - верно.

Утром кричали петухи. Рафа закинул таз для умывания в траву и подобрал обувь с крыльца. Он двигался осторожно, чтобы не наступить на кучки какао-бобов, что насыпала тетя для просушки. Затем Рафа сходил в коптильню и вынес оттуда нож и два апельсина. Очистил их и дал мне один. В доме закашляла тётя, и мы поспешили уйти. Я все ожидал, что Рафа отправит меня домой, и чем дольше он молчал, тем счастливей я становился. Дважды я закрывал руками рот, чтобы не рассмеяться. Мы шли медленно, цепляясь за деревца и стойки оград, чтобы не скатиться с крутого, заросшего ежевикой склона. С полей, что выжгли прошлой ночью, поднимался дым. Уцелевшие деревья торчали из черного пепла, как копья. У подножия холма мы спустились на дорогу, что вела к Окоа. Я нес пару пустых бутылок из-под колы. Дядя прятал их в курятнике.

У colmado мы встретили двух женщин, наших соседок, которые остановились поговорить по пути на мессу.

Я поставил бутылки на прилавок. Чичо сложил вчерашний "Эль Насиональ" и достал новую колу.

- Нам - деньги, - сказал я.

Чичо оперся о прилавок и смерил меня взглядом:

- Точно деньги?

- Точно.

- Лучше отдай их дяде, - сказал Чичо. Я глазел на сласти под засиженным мухами стеклом. Чичо шлепнул монеты на прилавок:

- Мне все равно, как ты потратишь деньги, это твое дело. Я - торговец.

- Сколько нам нужно? - спросил я Рафу.

- Все.

- Давай купим что-нибудь поесть.

- Побереги их для питья. Тебе потом захочется пить, еще как захочется.

- Может, поедим?

- Не будь дураком.

- Ну, а жвачку можно?

- Дай сюда деньги.

- Ладно, ладно, я просто спросил.

И вдруг - стоп. Рафа смотрел на дорогу весь в своих мыслях; уж я-то знаю это его выражение. Он что-то задумал. Он то и дело посматривал на соседок. Женщины громко болтали, скрестив руки на своих больших грудях. Наконец, подъехал автобус, и женщины стали садиться в него. Рафа смотрел на их выпятившиеся зады. Из дверей для пассажиров высунулся cobrador:

- Ну, едете?

- Трогай без нас, - сказал Рафа.

- Чего же мы ждем? - спросил я. - В этом был кондиционер.

- Мне нужен кондуктор помоложе, - ответил Рафа, продолжая смотреть на дорогу. Я подошел к прилавку и постучал пальцем по витрине. Чичо подал мне пастилку. Я сначала положил конфету в карман, а потом сунул ему монету. "Бизнес есть бизнес", - возвестил Чичо, но брат даже не обернулся. Рафа как раз тормозил следующий автобус.

- Садись сзади, - скомандовал он. Сам же встал в средних дверях, повиснув на подножке. Он стоял рядом с кондуктором, который был годом или двумя младше его. Мальчишка пытался заставить Рафу сесть, но брат замотал головой, и на лице появилась его фирменная ухмылка - все равно выйдет по-моему. Водитель, не дожидаясь споров, тронулся, включив радио на полную. La chica de la novela все еще была в топ-десятке. "Подумать только, - воскликнул мужчина, сидящий рядом со мной, - они крутят эту хрень по сотню раз на дню".

Я осторожно втиснулся на сиденье, но пастилка уже успела оставить жирное пятно на штанах. "Черт", - выругался я и прикончил конфету в два приема. Рафа не видел. На каждой остановке Рафа соскакивал с подножки и помогал людям занести вещи. Когда проход заполнялся, Рафа опускал откидное сиденье для стоящего рядом. Кондуктор, худой мальчишка с афропрической, пытался следить за Рафой, водитель же был занят радио. Двое пассажиров заплатили Рафе, и Рафа передал деньги кондуктору