Изоляция - [38]

Но спрашивать равнялось прямо идти на поводу и поддаваться на развод. Достаточно дешёвый, кстати, пусть и в пределах ничего не значащей беседы.

— Ты просто считаешь, что большинство рамок, в которых живёшь, созданы до тебя и ты не сможешь за них выйти, — продолжил тем временем армейский. — Вернее, можешь, но энергопотери будет больше результата. Хотя многие из этих рамок тебе самому не нравятся.

— Занятно наблюдать в бомжаре попытки философа, — заметил Сеня. — Ещё и в собственный адрес, чуть ли не с попытками психокоррекции.

— Да можешь не напрягаться! — поморщился Фоминых. — Я ж вижу, что тебе интересно. Круг постоянного общения ты по большей части презираешь, хотя и проводишь в нём почти всё время. Видимо, по работе… Внутри своего участка за языком следишь двадцать четыре на семь, чтоб не подставиться по-тупому и не загреметь куда подальше. Никому на все сто не доверяешь, старательно избегая острых углов. Очень сдержанно относишься и к начальству, и к коллегам, по горизонтали в том числе. Имеешь максимум пару человек, с которыми говоришь, что думаешь. Вернее, не думаешь, что говорить, когда хочется что-то сказать.

Не эксклюзив. Справедливо для всех в полиции, подумал Сеня, хотя и немного странно слышать тему от такого вот персонажа.

Вслух же он бросил:

— А ты это к чему?

— Живёшь в ежедневной и беспросветной рутине, если не считать достаточно редких пьянок, во время которых ты лично и много соришь деньгами.

— А зачем я это делаю? — полицейский добавил в интонацию насмешки.

— Компенсируешь себе дефицит самоуважения. Ты не любишь себя и презираешь.

— Пф-ф.

— Да хоть фр-р-р. Я же с тебя деньги брать не собираюсь. Просто говорю, что думаю и вижу… Ты, в отличие от него, — кивок под ноги, — вполне нормально отличаешь что такое хорошо от того, что такое плохо. А делать тебе приходится преимущественно второе — это ты сам так себе объясняешь, что типа ты не виноват и от твоего выбора ничего не зависит.

— А это я зачем делаю? — ладно, можно чуток для разнообразия поразвлечься даже в такой ситуации и потратить ещё минуту на дурачка.

— А чтобы снять с себя ответственность: типа, не я плохая, жизнь такая. Потом после загулов и регулярной потери на них бабла — как ты считаешь, по тупости — на утро каждый раз жалеешь, чтоб сказать мягко. Но выхода всё равно не видишь. И так изо дня в день, из раза в раз, из года в год. Тоска и безнадёга! А сейчас у тебя небольшой разрыв шаблона, после которого ты обязательно будешь задумываться уже иначе, — без запинки протарахтел задержанный. — Ладно, бывай. Ты взрослый, тебе жить.

Полицейский с интересом наклонил голову к плечу:

— Ты что-то в жизни путаешь.

— Не-а.

— Путаешь. Например, наши с тобой роли. Кажется, тебе пора. Не смею задерживать. До встречи через несколько дней.

— Бог нам всем судья, — как-то буднично и неподдельно искренне качнул подбородком вверх-вниз клиент, прощаясь. — До встречи. Мог бы сказать, что хотел тебе совет дать, но от меня ты его не воспримешь, тем более такое. Ладно. Жизнь — лучший учитель.

Сеня проводил реально задумчивым взглядом того, с кем собирался любой ценой пересечься снова, но уже на своих условиях (и через очень недолгое время). Интересно, он действительно после войнушки сдвинут головой на религиозной почве?

Ложь в исполнении любого собеседника опер, как и любой другой на его месте, отлично видел без приборов сто раз из ста.

Именно этот клиент не врал ни единым словом в разговоре с ним. Ну или свято верил в то, что не врёт, что одно и тоже.

Может, правда шиза? И нож брюхом поймал, но всё равно пёр на забор, как бульдозером. Как будто ему больше всех надо.

Может, они оттуда все такие? Большого статистического опыта в их городе по воякам пока не было, но не отражаться на психике война, по идее, не может. Иначе бы оттуда никто не нёсся в разные стороны любой ценой, как тараканы. В какой угодно сектор, лишь бы подальше.

Дверь за Фоминых захлопнулась.

Виталик заворочался на полу примерно через полминуты, подтягивая под себя ноги, затем со второго раза сел:

— Бл*. Ты что, так его и отпустил? — оглядевшись по сторонам, кроме товарища он никого не обнаружил.

— А что я должен был сделать? Объявить ему за тебя кровную месть, вызвать на дуэль и настучать в ответ?

— Хорошо бы, — вздохнул друг, поднимаясь на ноги.

— И что бы это дало? Поднимается шум, начинается разбирательство. Типа у нас со скоростью звука забирает министерство обороны, а мы с тобой остаемся один на один с руководством и борцами за чистоту внутренних рядов.

— М-да уж. Ладно, — простодушно вздохнул коллега. — Если думать мозгами, то ты прав, чё. Только иногда же и от души хочется, а не этими самыми мозгами! Как ты всё время.

— Мы и так себе своё с него вернём и получим по полной, — пожал плечами Сеня. — С процентами. Просто без ненужного ажиотажа, с гарантией и буквально через тройку дней.

— Теперь ни о чём другом думать не смогу. Буду всё время кружиться вокруг одной и той же мысли.

— Пройдёт. Полдня поколбасит, затем переключишься. Считай, тренировка на устойчивость.

— В одно место бы такие тренировки. Ладно, ты прав, — решительно махнул рукой друг. — Три дня потерпим, зато потом со всем энтузиазмом.