Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения - [174]
В 1780 году Фортис публикует в Неаполе труд «О разведении каштана, который следует ввести в Далмации». Двигала им не забота о сельскохозяйственных и экономических улучшениях, а желание вернуть морлахов к той примитивной жизни, которую он считал для них наиболее подходящей. Разводя каштаны, морлахские крестьяне могли бы «оторваться от плуга, которым они не умеют пользоваться, и вернуться к пастушечьей жизни, которая одна соответствует праздности данного народа и его кочевому происхождению»[831]. В 1784 году Фортис обратился к проблемам Южной Италии и опубликовал «Физико-географические письма о Калабрии и Падуе». В 1787 году он изложил свои соображения о химических удобрениях в трактате «О минеральных нитратах». Обвиненный в якобинстве, он уехал из Италии во Францию в 1796 году и в конце концов достиг официального признания при Наполеоне, чье благоволение вывело на арену многих из тех, кто в XVIII веке занимался изучением Восточной Европы. Умер он в Болонье в 1803 году, а шестью годами позже, в 1809-м, Наполеон включил Далмацию в состав Французской империи как одну из иллирийских провинций.
«Путешествия в Далмацию» Фортиса были переведены с итальянского на английский, французский и немецкий языки, и самый глубокий след его описание морлахов оставило не в интеллектуальной истории Италии, хотя и вызвало там полемику; не в Англии, хотя лорд Бьют оплатил экспедицию и удостоился посвящения в книге; и не во Франции, хотя в конце жизни автор удостоился почестей от Наполеона. Самый сильный ажиотаж морлахи произвели в 1770-х годах в Германии, особенно — рассказ Фортиса об их песнях и поэзии. Благодаря своему научному интересу к старинным обычаям, он наткнулся на золотую жилу фольклориста, поэзию южных славян.
У морлахов бывают деревенские сходки, особенно в домах, где живет несколько молодых женщин; благодаря этим сходкам сохраняются в памяти древние народные рассказы. Музыканты всегда посещают эти собрания и поют старинные pisme, или песни, подыгрывая себе на инструменте, называемом guzla, который имеет только одну струну, сплетенную из многочисленных конских волос. Мотив, на который поются эти героические песни, необычайно уныл и монотонен; кроме того, они поют немного в нос, что прекрасно сочетается с их инструментом[832].
Хотя, исследуя эти песни, Фортис совершал важное открытие, на него самого они, очевидно, нагоняли скуку; их манеру петь в нос он описывает снисходительно.
Тем не менее эти песни производят огромное впечатление на слушателей, которые стремятся выучить их наизусть; и я видел, как некоторые вздыхали и плакали над пассажем, который мне нисколько не казался трогательным. Возможно, такое действие производит сила иллирийских слов, которые морлахи понимали лучше меня; и возможно, что мне кажется более вероятным, их безыскусные умы, не слишком обремененные мыслями, с большей готовностью воспринимают любой поворот сюжета как нечто поразительное[833].
Характер песен, и особенно эмоциональный отклик аудитории, подчеркивал для Фортиса различие между его собственными любительскими поэтическими опытами и «безыскусными умами, не слишком обремененными мыслями». Хотя он и понимал по-иллирийски хуже, чем морлахи, Фортис научился «болтать» по-славянски; благодаря этому он перевел на итальянский и опубликовал некоторые из этих песен с предупреждением: «Тот, кто читает или слышит их, должен своим воображением восполнить недостаток деталей и точности, которыми пренебрегают морлахи и к которым столь внимательны цивилизованные народы Европы»[834]. В конце концов, Фортис воспринимает поэзию как свидетельство той пропасти, которая отделяет цивилизованные народы Европы от всех остальных, как отличительный признак Восточной Европы.
В 1775 году Гете написал стихотворение, которое аннотировал как «aus dem Morlackischen», перевод с языка морлахов. Затем в 1779 году Гердер опубликовал вторую часть своего «Volkslieder», собрания народных песен. Вопреки его обещаниям, в ней не было русских песен, не было польских, не было украинских, но были морлахские, из «Morlackische Geschichte». В примечании сообщалось, что они были взяты из итальянского перевода Фортиса, который, судя по всему, послужил источником и для Гете. Гете морлахи позволили вводить утонченные поэтические эффекты, основанные на оттоманских и восточных мотивах.
С другой стороны, для Гердера морлахи были не восточным народом, а славянами, и он выбрал поэму «Радослаус», которая заканчивалась приходом «короля славян». Так морлахи, которых Фортис исследовал и описывал как добродетельных варваров, проникли в высшие сферы германской культуры XVIII века. Гете сохранил интерес к поэзии южных славян и в XIX веке, когда внимание европейского романтизма привлек сербский ученый Вук Караджич, опубликовав в Вене в 1814 году «Малое собрание сербско-славянских простонародных песен»
Почти два тысячелетия просуществовал город Херсонес, оставив в память о себе развалины оборонительных стен и башен, жилых домов, храмов, усадеб, огромное количество всевозможных памятников. Особенно много находок, в том числе уникальных произведений искусства, дали раскопки так называемой башни Зенона — твердыни античного Херсонеса. Книга эта — о башне Зенона и других оборонительных сооружениях херсонесцев, об истории города-государства, о памятниках древней культуры, найденных археологами.
Для истории русского права особое значение имеет Псковская Судная грамота – памятник XIV-XV вв., в котором отразились черты раннесредневекового общинного строя и новации, связанные с развитием феодальных отношений. Прямая наследница Русской Правды, впитавшая элементы обычного права, она – благодарнейшее поле для исследования развития восточно-русского права. Грамота могла служить источником для Судебника 1497 г. и повлиять на последующее законодательство допетровской России. Не менее важен I Литовский Статут 1529 г., отразивший эволюцию западнорусского права XIV – начала XVI в.
Гасконе Бамбер. Краткая история династий Китая. / Пер. с англ, под ред. Кия Е. А. — СПб.: Евразия, 2009. — 336 с. Протяженная граница, давние торговые, экономические, политические и культурные связи способствовали тому, что интерес к Китаю со стороны России всегда был высоким. Предлагаемая вниманию читателя книга в доступной и популярной форме рассказывает об основных династиях Китая времен империй. Не углубляясь в детали и тонкости автор повествует о возникновении китайской цивилизации, об основных исторических событиях, приводивших к взлету и падению китайских империй, об участвовавших в этих событиях людях - политических деятелях или простых жителях Поднебесной, о некоторых выдающихся произведениях искусства и литературы. Первая публикация в Великобритании — Jonathan Саре; первая публикация издания в Великобритании этого дополненного издания—Robinson, an imprint of Constable & Robinson Ltd.
Книга посвящена более чем столетней (1750–1870-е) истории региона в центре Индии в период радикальных перемен – от первых контактов европейцев с Нагпурским княжеством до включения его в состав Британской империи. Процесс политико-экономического укрепления пришельцев и внедрения чужеземной культуры рассматривается через категорию материальности. В фокусе исследования хлопок – один из главных сельскохозяйственных продуктов этого района и одновременно важный колониальный товар эпохи промышленной революции.
Спартанцы были уникальным в истории военизированным обществом граждан-воинов и прославились своим чувством долга, готовностью к самопожертвованию и исключительной стойкостью в бою. Их отвага и немногословность сделали их героями бессмертных преданий. В книге, написанной одним из ведущих специалистов по истории Спарты, британским историком Полом Картледжем, показано становление, расцвет и упадок спартанского общества и то огромное влияние, которое спартанцы оказали не только на Античные времена, но и на наше время.
В книге сотрудника Нижегородской архивной службы Б.М. Пудалова, кандидата филологических наук и специалиста по древнерусским рукописям, рассматриваются различные аспекты истории русских земель Среднего Поволжья во второй трети XIII — первой трети XIV в. Автор на основе сравнительно-текстологического анализа сообщений древнерусских летописей и с учетом результатов археологических исследований реконструирует события политической истории Городецко-Нижегородского края, делает выводы об административном статусе и системе управления регионом, а также рассматривает спорные проблемы генеалогии Суздальского княжеского дома, владевшего Нижегородским княжеством в XIV в. Книга адресована научным работникам, преподавателям, архивистам, студентам-историкам и филологам, а также всем интересующимся средневековой историей России и Нижегородского края.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.