«Изобретая традиции»: метаморфозы фольклорных сюжетов и образов в славянской фэнтези - [5]
В этом же интервью М. Г. Успенский называет в числе своих источников еще два имени, упоминание которых доказывает, что для массовой культуры не существует разницы между научными, «нестрогими» и откровенно паранаучными источниками, значение имеет только ценность того или иного текста в массовой культуре. В одном ряду с А. Н. Афанасьевым, В. Я. Проппом и К. Леви-Стросом он называет Ю. П. Миролюбова, «автора» (или «первооткрывателя») «Велесовой книги», а к составителям нормативных словарей причисляет А. И. Солженицына — как автора «Русского словаря языкового расширения». Учитывая популярность такого «синтетического» подхода среди писателей, впору даже говорить о приверженности паранауке, которая проявляет себя в моделях и идеологемах, используемых при построении сюжетов, в выборе типажей и персонажей, наконец, в обращении к источникам, санкционирующим и легитимизирующим, по мнению авторов, данные концепции. В особенности это верно в отношении славянского язычества — здесь выстраивается целый ряд авторитетов, чьи теории авторы славянской фэнтези используют в качестве отправной точки для реконструкции в своих книгах «настоящей славянской магии» и «настоящего славянского пантеона». В результате массовый читатель, убежденный ссылками на авторитеты, начинает воспринимать паранаучную картину мира как реальную историю, вследствие чего в массовом сознании мало-помалу формируется образ «истинного» прошлого.
В качестве наиболее показательного примера приведем общественную дискуссию о «Велесовой книге». Отсылки к «Велесовой книге» и прямые цитаты из нее и из аналогичных произведений можно обнаружить в том числе в романах «королевы славянской фэнтези» М. В. Семеновой. Учитывая популярность произведений М. В. Семеновой, не удивительно, что славянская фэнтези во многом эволюционирует именно в паранаучном духе. И цикл о Владигоре Л. Бутякова, и романы О. А. Григорьевой, и цикл о Властимире Г. В. Романовой, не говоря уже о тетралогии «Гиперборея» Ю. А. Никитина и его многотомной эпопее о Троих из Леса (с подробными экскурсами в историю и мифологию Гипербореи — дохристианской, даже доисторической Руси; один из персонажей по ходу действия превращается из скифа в бога Сварога), — все эти произведения широко используют теории и гипотезы паранауки.
Так, Ю. А. Никитин в романе «Князь Рус» (1998, первый роман цикла «Гиперборея») обращается к «скифской» теории происхождения славян академика Рыбакова и увязывает эту теорию с «нордической» теорией Н. Р. Гусевой [Гусева 1998]: молодой «княжич» Рус, потомок великого царя Пана (!), ведет своих спутников на север, где «стена льда с версту в высоту, а в длину — до самого края мира». В этом северном краю обитает диковинный народ с библейскими именами, в преданиях которого упоминается о Яфете, Аврааме и Саре (видимо, иудеи или хазары). После множества сражений Рус и его спутники оседают в Гиперборее, откуда позднее, в IX столетии, их потомки несут просвещение в земли восточных славян (роман «Ингвар и Ольха», 1998). Родство с северянами-гиперборейцами обнаруживает и венн Коренга, герой романа М. В. Семеновой «Там, где лес не растет»(2007), действие которого разворачивается в мире Волкодава; более того, пес, спутник Коренги, оказывается не кем иным, как крылатым Симарглом.
Ряд идеологем «Велесовой книги» сегодня используется уже как стереотип массовой культуры. Например, В. Ю. Панов, автор цикла романов «Тайный город», сюжетно и тематически никак не связанного со славянской фэнтези, дает имя «Навь», восходящее к триаде «Явь — Правь — Навь» из «Велесовой книги»[14], одному из Великих Домов Тайного города. Любопытно, что Правь в некоторых художественных и во многих публицистических «родноверских» текстах истолковывается не как закон, установленный богами и исполняемый людьми, наподобие Веннской Правды в мире Волкодава, а как само небо, элемент трехчастной структуры мира. Из той же «Велесовой книги» в массовую литературу проник и Велес как бог ремесла и этических ценностей («правды»). Образ «скотьего бога» Велеса в славянской фэнтези вообще приобрел множество характеристик, так или иначе связанных с гипотетической реконструкцией В. В. Ивановым и В. Н. Топоровым «основного мифа» [Иванов, Топоров 1982, с. 227]. Так, в цикле Е. А. Дворецкой «Князья леса» Змей-Велес охраняет похищенную им богиню весны Лелю (здесь «основной миф» пересекается с гипотезой «Фаминцына — Рыбакова» о присутствии в древнеславянском пантеоне богинь Лады и Лели [Рыбаков 1981, с. 393–408]), а впоследствии сражается за нее в ритуальной битве с Перуном. В романе О. А. Григорьевой «Колдун» Велес противостоит Христу и препятствует крещению Руси. Кроме того, Е. А. Дворецкая вводит в пантеон славянской фэнтези женскую ипостась Велеса — Велу, «Хозяйку Подземной Воды» и супругу Велеса. А в цикле О. А. Шелонина и В. О. Баженова «Ликвидатор нулевого уровня» Велес предстает в образе деревенского сторожа с ружьем, который охраняет путь к христианскому раю (!) и регулярно спасает главного героя от необдуманных поступков (почему этот персонаж носит имя Велеса, «древнего славянского бога», как сказано в тексте, и для чего авторам понадобилось ввести в повествование эту фигуру, из сюжета понять невозможно). Помимо «Велесовой книги», авторы славянской фэнтези обращаются к таким текстам, как «исследования» М. Л. Серякова, В. А. Чудинова, В. Н. Демина и других представителей отечественной паранауки. Кроме того, некоторые авторы опираются при конструировании своих вымышленных миров на манифесты и сочинения неоязычников-родноверов. В частности, Е. А. Дворецкая в интервью сообщила, что в трактовке славянского язычества следует работам волхва Велеслава (И. Г. Черкасова)
Все началось с того, что в маленьком городке стали гибнуть люди. Один за другим находит полиция трупы с высосанной кровью. Маньяк-убийца, вообразивший себя вампиром? Возможно. Однако чем дальше Фокс Молдер и Дана Скалли, приехавшие в городок, ведут расследование, тем к более неожиданным выводам они приходят.
Первые сведения об индийских обычаях, верованиях и мифах принесли возвратившиеся домой воины Александра Македонского. Так начало формироваться в Европе представление об Индии как о стране загадочной, исполненной древних диковинных тайн и непостижимой мудрости.Наша книга посвящена древнеиндийской мифологии эпохи вед и пуран. Она объединяет в себе ведийскую и индуистскую мифологии, «отягощенные» элементами дравидов, джайнов и других племен, населявших Индийский субконтинент.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Из трех религий, которые принято называть мировыми, буддизм — древнейшая (ее возраст насчитывает более двадцати пяти столетий) и, пожалуй, самая «либеральная»: ни христианство, ни ислам не позволяют своим приверженцам подобной свободы в исповедании веры. Идейные противники буддизма зачастую трактуют эту свободу как аморфность вероучения и даже отказывают буддизму в праве именоваться религией. Тем не менее для миллионов людей в Азии и в остальных частях света буддизм — именно религия, оказывающая непосредственное влияние на образ жизни.
Уникальное издание, в котором сводятся воедино разрозненные сведения о сверхъестественных существах. Брауни и домовые, эльфы и карлики, василиски, драконы, единороги и прочие волшебные создания предстанут перед читателем как живые. Откроется холмы, в которых обитают сиды, разверзнется Мировой океан, являя миру Левиафана и кракенов, распахнутся земные недра, и оттуда выйдут цверги и гномы. Читатель узнает, где расположены легендарные острова Авалон и Буян, подобно Синбаду-мореходу поднимется в небо на спине птицы Рух, побывает в пещерах, где стучат своими молоточками кобольды.
Когда отгремели битвы христиан с язычниками и христианство стало официально признанной религией всей Европы, древние боги были изгнаны из этого мира. Впрочем, остатки язычества сохранялись в сельской местности, где по-прежнему бытовали древние традиции и верования, где отмечались праздники плодородия, где совершались — в доме, в поле, на скотном дворе — языческие обряды либо втайне, либо под видом христианских празднеств. И официальная религия не могла ничего с этим поделать.В нашей книге, посвященной языческим божествам Западной Европы, предпринята попытка описать индоевропейскую мифологическую традицию (или Традицию, в терминологии Р.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.