Изобретатель парейазавров. Палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея - [78]

Сушкин не раз пожалел о переезде. Он писал, что цены в Петрограде «совершенно страшные, а жалованье мизерное», сетовал на ледяную квартиру, которую получил в Геологическом музее: её окна выходили на север, а дверь – в зал с парейазаврами.

Из Симферополя Сушкин уезжал с надеждой оставить педагогическую работу и заняться наукой. От лекций он в самом деле избавился, зато на него навалилось столько административных обязанностей, что на науку времени всё равно не оставалось.

«Страшно удручает обилие музейской работы. И орнитологическое отделение, и северо-двинская коллекция так запущены, что просто невероятно; временами думается, что опрометчиво поступил, взяв должность – жаль, мало времени остаётся на научную, собственную работу», – писал он[720].

С трудностями примиряли уникальные материалы, особенно северодвинские. Сушкин увлёкся ими, отложил в сторону орнитологические труды и шутил, что старые кости вдохнули в него вторую молодость[721].

Целыми днями он просиживал с лупой на лбу и препарировал находки Амалицкого. Работал он всегда самозабвенно. Бывало, несколько суток проводил за препарированием, питаясь чаем с колбасой и прерываясь только на недолгий сон. Вид у него при этом был измождённый, но чрезвычайно довольный[722].

Сушкин изучил остатки двинозавра, описал черепа двинии и дицинодонтов. Особое внимание он уделял слуховым структурам, которые позволили ему выдвинуть оригинальные предположения об эволюции и происхождении некоторых групп животных. Сушкин отличался от остальных палеонтологов опытом биолога. Он был блестящим анатомом, тогда как другие, в том числе Амалицкий, по сути, оставались геологами.

Сушкин замечал на костях такие морфологические особенности, какие проходили мимо внимания геологов. Буквально за пару лет он создал новую, биологическую школу русской палеонтологии. Её главными представителями стали И. А. Ефремов и отчасти Борисяк, через которых школа Сушкина сохранилась до наших дней.

Широкая эрудиция позволяла Сушкину выдвигать глобальные гипотезы. Изучая окаменелые жаберные дуги двинозавра, он выступил против закона Долло, который гласил, что эволюция необратима и, утратив какой-то признак, животные уже не могут заново его получить.

Скелет двинозавра показывал, что могут. Жабры свойственны личинкам амфибий и исчезают у взрослых особей. Однако гигантские двинозавры вновь стали использовать их для дыхания. Сушкин полагал, что такая «регрессивная эволюция» произошла из-за неблагоприятных условий обитания. В результате опустынивания территории амфибии не могли выходить на сушу и утратили привычный для наземных позвоночных способ дыхания.

Летом 1923 года Сушкин решил отдохнуть от многочисленных обязанностей и уехать подальше из Петрограда. «Главное, чтобы куда-нибудь уехать и побездельничать (не в санаторий же, право!)», – признавался он[723].

Вначале он хотел отправиться в экспедицию в Азию, но она сорвалась. Сушкин купил билеты на пароход «Ломоносов» и вместе с супругой выехал на север. Из путешествия писал: «Плыть на пароходе – одно наслаждение, только дорого питаться, да и погода, первоначально прелестная, испортилась»[724].

Большое письмо он отправил Борисяку.

Дорогой Алексей Алексеевич,

В виду летнего отдыха я (понапрасну прождав с месяц денег из Ташкента, куда меня вызывали начальствовать небольшой экспедицией) решил прокатиться по Северной Двине, от Вологды до Архангельска, а затем перебраться морем куда-либо на Мурманскую дорогу. Мимоходом я решил осведомиться о положении дел на Северо-Двинских раскопках, о которых у нас почти не было сведений. Могу сообщить, что всё обстоит благополучно, хотя тревоги было немало…

Я был на барже. Сопровождает её Гадомский. Едемский надзирал за началом пути, а теперь остался на раскопках, чтобы поехать по Пинеге, как только получится от Гадомского из Тотьмы телеграмма, что опасные места пройдены. По-моему, теперь «дело в шляпе». Команда баржи теперь справляется с откачкою, воды не бывает больше 1½ вершка, т. к. баржа сейчас замокла и уже почти не течёт.

Команда производит приятное впечатление. Они с Мариинской системы, оттуда взята и баржа. На Двинской системе рискованные места все пройдены, а Мариинская (которую команда знает) не представит таких затруднений, даже пресловутые Свирские пороги…

В Петрограде надеются быть, по словам команды, около 20–23 августа. Когда Гадомский спросил меня, к кому обратиться в Петрограде относительно разгрузки баржи, то присутствовавший при этом водолив, т. е. капитан баржи, заметил: «ну, баржа казённая, груз казённый, мы казённые – до октября выгрузим, и ладно». Конечно, это преувеличение, но очевидно, нас не будут заставлять торопиться, что очень хорошо.

Особенно Сушкина позабавила встреча с Гадомским, который, никого не замечая, стоял на палубе баржи, словно пират с подзорной трубой[725]…

Баржа из Соколков дошла до Петрограда за месяц. В конце августа она пристала к Тучковской набережной, куда только что переехал Геологический музей. Ящики перетащили в запасные помещения, где уже лежали 10 тонн неотпрепарированных конкреций Амалицкого