Изо всех щелей - [9]

Змейка двигается и двигается, и в конце концов доходит до меня. Руки мои пусты, а слова в голову совершенно не приходят.

Мне становится невооброзимо тоскливо от вида этого деревянного гроба, от представления о том, какой изуродованный там может быть труп, от мыслей, как происходила эта ужасно глупая авария, почему именно с этим человеком, почему так показательно?.. Голова сильно кружится, и я очень пугаюсь, потому как думаю, что меня сейчас вырвет.

«Ты был хорошим другом.» — говорю я первое, что приходит в голову, и отхожу как можно быстрее, чтобы не дай бог не испортить процессию своим неуместным очищением организма — в сторону гроба.

Кладбищенская процессия кончилась довольно скоро, но тошнит меня до сих пор. Смеркается. Я чувствую себя очень глупо из-за того, что присутствовал на банкете по случаю смерти человека, по поводу которой не чувствовал ничего, кроме тошноты. Мне было безумно стыдно, и я пытался выпить побольше алкоголя, до такого состояния, чтобы не мочь не посочувствовать умершему. Не получилось, но вот организму стало ещё хуже.

Теперь я иду, слегка пошатываясь, опасаясь загреметь в милицейский участок, снова — по центральной улице города. Прохожу мимо Военно-Исторического Музея Боевой Славы, что спроектировал мой отец, и останавливаюсь. Я смотрю в сторону этого здания, и эмоции начинают переполнять меня. Я чувствую, как вокруг глаз, при моргании, образовывается влага, и поворачиваюсь в сторону музея. Я смотрю на него и мне кажется, будто и он смотрит на меня.

Сажусь на колени, не могу больше стоять.

И я думаю не о героях прошлого. Не о призрачных для меня подвигах этих людей, о которых мы знаем очень мало. Катастрофически мало, чтобы иметь честь к ним прикасаться, или катастрофически мало, чтобы вообще их возвеличивать. Не о какой-то «памяти» или «долге перед родиной» думаю я, не о стране, не об умерших людях. Я смотрю на это, обитое красным, зеркальным стеклом, здание, я вижу в нём своё отражение и одновременно не вижу в этом отражении себя. Мне не страшно за то, какой я человек. Я не боюсь того, кто я сейчас, не боюсь того, чтобы не стать никем. Чувство опустошённости одолевает меня, я чуть ли не в позе молящегося склоняюсь перед зданием со своим отражением в красном… Как же люди находят себе предназначение в этом мире? Что это, иллюзия, реальность, миф, или чистая правда, законсперированная информация со вскрытием по востребованию?

Ко мне подходит пара милиционеров. Я поднимаю на них свои красные глаза, и сквозь пелену слёз едва вижу, как они, представляясь, отдают честь.

«Пьяный?» — отвязным голосом спрашивает меня один из них.

«Скорбящий.» — говорю я, поднимаясь и вытирая глаза.

Милиционеры ведут меня в сторону участка, который находится как раз в той же стороне, где и мой дом. Пока мы идём, они зачитывают мне закон, объясняют, в чём я провинился. Я внимательно слушаю их, но, выслушав мою историю про похороны, они щадят меня под честное слово.

Дома я успокаиваюсь. Лёжа на диване и слушая ненавязчивый топот мышей, под аккомпонимент телевизора на самой тихой громкости, я сижу с красными глазами и пытаюсь сконцентрироваться и подумать, но не получается. Алкоголь вкупе с общим вольным разбродом мыслей дают о себе знать.

Засыпаю я мгновенно.

Глава 6.

Суббота встречает меня ранним телефонным звонком. Над потолком никто не бегает, но звук телевизора кажется мне довольно громким, и я выключаю его нервным нажатием красной кнопки пульта.

«Мы едем!» — орёт в трубку старый друг.

Я мычу что-то в ответ, но и сам не особо понимаю смысл своих слов.

«Ты готов нас встретить? У тебя двадцать минут!»

Я бросаю трубку, вскакиваю с кровати как ошпаренный и бегу в душ.

«Ааааааа!» — вырывается из меня крик, как только струйки ледяной, бодрящей до скрипа зубов, воды только дотрагиваются моей кожи.

Тем временем друзья едут в автомобиле, старом фольксвагене-пассат, ещё девяностых годов выпуска. Все окна открыты, в салоне прохладно, и они уже близко от моего города. Пока я мучаюсь и вроде бы прихожу в чувство под холодной водой, они слушают популярную музыку и пытаются перекрикивать её и друг друга, стучат водителя по плечу и громко смеются. Их едет ко мне трое. Димка, старый друг, увлекающийся автомобилями — он-то как раз за рулём, его жена, которую мы знаем не очень хорошо, и Вася, также мой старейший, абсолютный дружбанище.

Я выбегаю из душа, воодушевлённый и радостный, каким не был давно. Общение — вот чего мне не хватает!

Слышу стук в окно. Всё, приехали.

Кое-как накинув домашние штаны я, путаясь в ключах и замках, срочно бегу открывать все двери, а у меня их три. Последняя нехотя, с застреванием ключа, но таки выпускает меня наружу, в объятия двух моих старейших друзей.

«Быстро кидай вещи в сумку, поехали!»

А у меня совершенно не было времени собраться, но я киваю и пулей возвращаюсь в дом.

«Андрюха, дай воды!» — кричит мне вдогонку Дима.

Я, будто собираться впопыхах входило в мои планы, тем более на тяжёлую голову после вчерашнего алкоголя, умудряюсь за минуту закинуть в сумку всё, что нужно. Пару трусов, пару носков, пару книг, тетрадку и сменные джинсы. На себя напяливаю первое, что попадается под руку — рубашку (которая оказывается без пуговиц) с рваными рукавами и клешённые джинсы, в которых ещё тинейджером ходил на деревенские дискотеки.