Изначальное желание - [7]

— Да это мы и без лишних умов знаем! — перебил меня все тот же неприятный голос. — Тут не надо быть умником, околачивающим ворота по ночам. Вино да девок гулящих, небось, сам любишь?

— Люблю. Даже очень, — честно признался я. Теплая улыбка заиграла ни моем холодном лице. — Тебе даже и не снилось как.

— Девок бы любил, так ночью по лесам бы не шарахался! — загоготал другой, видимо, поумнее. Остальные подхватили его и дружно захохотали, стуча древками алебард о каменный пол. Я тоже улыбался. Но взгляд оставался ледяными. Стражники высмеивали меня. Я смеялся над ними. Они желали обобрать меня. Я искренне желал обогатить их.

И снова заговорил сиплый:

— У нас кто утехам рад, тот давно уже в таверне сидит. Идешь прямо по брусчатой улице. Потом налево свернешь, возле памятника. Его не спутаешь — девка сиськи тряпкой прикрыла. Она одна такая. Там два пролета и еще раз налево. А там указатель будет «Блудный сын» — как раз про тебя. Но это — ежели мы пропустим.

— Ладно! — резко оборвал их глава. Хохот мгновенно утих. — Хватит уже! Не забывайтесь — на посту дежурите. А ты, мил странник, подавай, что там имеешь, да проходи уже — не дело нам тут препираться. Либо утра дожидайся. Но за жизнь свою сам тогда отвечай.

Я поежился и пристально посмотрел на мерцающую башню.

— А в городе за нее ответит другой?

— Нет, но… то ли в городе, за каменной стеной. А то ли в лесу.

— Да в лесу в сто раз безопаснее, — я указал на дрожащие от ветра верхушки деревьев. — Там хоть звери, которые за золото не убивают. А у вас люди. Они ж хуже зверей. Они всегда голодны. А как золотом запахнет, так они и вовсе слюной исходят. Чавкают, давятся, пасти зловонные разевают. Зверь-то он только от голоду нападает. А человек? Разве станет человек ограничиваться одним лишь пропитанием? Разве остановится, когда есть возможность безнаказанно вырвать лишний кусок мяса из чужой плоти? Испить чужой крови? Выдрать чужое сердце?

Тяжелое молчание служило ответом. Но длилось оно недолго.

— Так ты идешь, или нет? — глава стражи вновь начал сердиться.

— Пожалуй — нет!

Такого они не ожидали. Растерянность наполнила пристыженную тишину, а откровенная жадность, словно щенячий скулеж тихо сочилась из-за каменной толщи. Упущенная пожива, точно сорвавшаяся рыбина. И если рыбак заядлый, то досада его велика. Он бесится, мечется в неистовстве, рвет волосы. Благо, стражи в шлемах.

А если рыбак поистине азартный, то закинет вновь. Неудачи пугают лишь слабых. Сильных они учат, окрыляют опытом и мудростью. Вдохновляют на новые достижения и победы. Я стоял и принюхивался. Гадал, кто же из них по-настоящему силен? Сильные были. А точнее — азартные. Я снова шумно вдохнул прохладу ночи и произнес с искусно наигранным огорчением:

— Пойду я. С вами не договоришься. А там будь, что будет.

Они растерянно молчали. А после зашептались.

— Вы чего? Да пусть проходит — хоть что-то, чем ничего. А то за весь день всего три обоза…

— Да он лукавит, цену сбивает.

— Так я и говорю — пусть идет. Хоть пару золотых собьем.

— Боюсь, и этого нет.

— Есть. Жмется.

— А может — ну его, — вкрадчиво предложил новый голос. — Недобрым от него веет. Нормальный человек так себя не ведет. Пусть уходит…

— Сдурел?! — зашипел сиплый. — Он же золото наше с собой унесет.

— Да нет у него золота…

— Есть. Не было бы, так он не сунулся б сюда. Он же не дурак.

— Ха, это ты так думаешь!

— Брось! Дурак не сможет так ловко юлить и лукавить.

— Хм… и то верно…

— Говорю ж — есть у него золото!

— Точно, есть. Ему в таверну надо, вот и хочет себе поболее закрысить, а нам поменьше значит.

— Не выйдет!

— Пусть уходит — вернется.

— А вдруг не вернется?

— А куда он денется?

— Утра дождется. А там и пройдет беспошлинно.

— Нет, надо сейчас его пускать, а то днем ничего не получим.

— Так мы его и днем не пропустим.

— Так там и смена другая.

— Так мы ее и предупредим…

— Ага! И золото все ей достанется?

— А может, сжалимся, — раздался чей-то мягкий голос. — Все-таки упырь…

— Да какой к черту упырь! — набросились на сердобольного все разом.

— Ну… который ребенка задрал…

— Ты девку свою часто дерешь? — резко перебил его кто-то наглый и уверенный.

— Я…э…ну…

— Так и знал! А я вот часто! И что?! Я упырь?!

— Нет, но…

— Так вот и не раскрывай свой рот! А сказки будешь внукам рассказывать. Если вообще, сможешь их породить! Чтоб хотя бы детьми обзавестись, надо девок чаще драть. Учись, упырь!

Я снова потешался. Как мне хорошо в такие минуты. Даже уходить никуда не хотелось. Век бы стоял здесь, под луной и слушал их перепалку. В ней звучали их искренние желания, проявлялись их натуры и характеры. У одних жадность, у других сострадание, у третьих неприязнь, у четвертых интерес. Но жадность стояла на первом месте. И пахла острее всего, перебивая остальные ароматы. Настоящая, искренняя, неподкупная жадность. Я смаковал. Ибо питаюсь искренностью. Наверное, от того и худой…

Наконец, глава стражи снова выглянул из узкой вертикальной щели. В призрачных лучах тускло сверкнул его островерхий начищенный шлем, прошуршала кольчужная бармица. Холодные блики заплясали на его латном ожерелье. Мне оно показалось не защитной частью доспеха, но стальным ошейником. Таким обычно приковывают цепных псов к смердящей конуре. И спускают лишь по воле хозяина.