Изменившийся человек - [8]
— Лошадь, — говорит Маслоу. — Савл из Тарса упал с лошади по дороге в Дамаск.
Еврей думает, что знает больше тебя. Так сказал бы Реймонд. А Нолан так сейчас и думает. Пора это все отбросить, если он хочет, чтобы план его удался. Отбросить длинноносого еврея и негра с большим членом. Прощай, защита притесняемой белой расы, здравствуй мир через перемены.
Маслоу говорит:
— Можно задать вам вопрос? В детстве вы ходили в церковь?
— В ирландскую католическую. — Это по большей части правда. Деды и бабки Нолана были католики. Сейчас не время объяснять, что после смерти отца мама таскала его с одного религиозного сборища хиппи на другое. Она заделалась поющей буддисткой с тех пор, как увидела Тину Тернер в «Живых легендах»[4]. — Одна моя тетя была баптисткой и брала меня на их службы. Мне нравились гимны. Был такой, «Блаженная уверенность». И эти два слова «блаженная уверенность» все время вертелись у меня в голове, когда меня… перевернуло на рейве.
Эта часть насчет гимна — чистая лапша им на уши. И конечно: Бонни смотрит на него во все глаза. Нолан знает по опыту, что женщины любят вообразить тебя маленьким мальчиком с зализанными назад волосами, потеющим в колючем церковном костюмчике. С этим мальчиком они готовы лечь в койку. Вот какие они дурные — женщины.
Когда Нолан познакомился с Маргарет в баре, в Хадсоне, на музыкальном автомате кто-то поставил госпел. Нолан знал слова и стал подпевать. «Испытания, горести, невзгоды…» Без деревенского ухажерства, типа, Маргарет на ушко, а тихо, про себя, как бы вспоминая сладкое детство. Песня кончилась. Он посмотрел на Маргарет и понял: подействовало. Нас признали.
Маслоу говорит:
— И утром это чувство вас не покинуло?
— Какое? — говорит Нолан. — Простите, я не…
— Любви к миру, — поясняет Маслоу.
Верит ли ему вообще старик? Невозможно понять.
— Еще сильнее, — говорит Нолан. — Я проснулся под деревом. Реймонд как-то отыскал меня. Повез к себе домой. Когда приехали, я все еще думал о своей ненависти — как я ненавидел все на свете, как ненависть отравляет мир, и все плохое, что в нем происходит, рождается из ненависти.
По большей части это было позаимствовано из книги Маслоу. Но главное было правдой: Нолан ни минуты больше не мог терпеть ДАС, Реймонда и его друзей. Когда они свернули на дорожку к дому Реймонда, его чуть не вырвало. То ли из-за гномов во дворе у Реймонда, то ли из-за того, что они так похожи на Реймонда, Люси и их детей. В общем, это было что-то нутряное. Аллергия на ребят из ДАС, на их голоса. Им всем насрать было на планету. Они смеялись над разными там защитниками китов. Казалось бы, остаток экса в крови должен поддерживать в Нолане любовь к Реймонду и его друзьям, так же, как ко всему остальному человечеству. Любовь к белой расе. Но почему-то не получалось. Пора было убираться из Доджа[5].
— И как же вы поступили? — спрашивает Бонни.
— Однажды утром я проснулся раньше всех. Подошел к столу Реймонда. Залез в Интернет. Набрал: «нео-наци». И «помощь».
— И так вышли на нас? — говорит Бонни.
— Нет. Сперва я зашел на сайт какой-то газеты со статьей: «Неонацист помогает Фонду». Про белого сепаратиста, который увидел свет и стал другим человеком…
А это надо считать ложью? Мелочь, не имеет значения. Нолан действительно прочел про это в Интернете, но еще раньше видел в «Шоу Чендлера».
В телевизоре бывший скинхед полностью переменил вывеску. Одет в модный костюм, и там подождали, когда волосы отрастут, чтобы смахивало на педерастический ежик.
Гаррисон Чендлер чуть не рыдал, когда парень рассказывал, как он повернулся от тьмы к свету, от пути ненависти к пути любви. Нолан предпочел бы об этом не вспоминать. Потому что тогда пришлось бы вспоминать, как Реймонд с приятелями любил смотреть Чендлера и орать на телевизор, потому что Чендлер — раскрученный высокооплачиваемый негр, нанятый евреями, хозяевами средств информации. Эта передача их достала. Они бросали пивные жестянки в телевизор, пока Люси не прикрыла вечеринку.
Маслоу хочет знать, что они делали в ДАС? Смотрели телевизор и орали.
— А, это тот, который поступил работать в Центр Визенталя[6], — говорит Бонни. — Помните, Мейер?
Старик не хочет помнить. Что-то ему в этом неприятно. Лучше свернуть эту тему и двигаться дальше.
— В общем, я прочел про этого скина, — говорит Нолан, — который круто изменился, когда услышал, как его четырехлетняя дочь назвала кого-то нигером.
Бонни и Мейер передернулись.
— Извините. Честно говоря, меня бы это не перевернуло… правда, у меня нет детей. — Он улыбается Бонни. У нее дети есть. — Он взялся помогать этой антирасистской группе в Лос-Анджелесе. И я подумал, что, если найду такое же место, попробую сделать то же самое.
Бонни говорит:
— Мейер, я этому не верю. Вы сами говорили…
Мейер смотрит на нее строго. Чтобы заткнулась.
— Итак, вы знаете, кто мы? Из Интернета?
Разве Нолан только что не сказал?
— Я читал ваши книги, — повторяет он. — «Доброту незнакомцев» и новую, «К сердцам, по одному».
— Она еще не вышла массовым тиражом, — говорит Маслоу.
— Я заказал ее в «Амазоне». — Нолан собирается это сделать, когда появится возможность. То есть как только обзаведется счетом в банке и кредитной карточкой.
Книга «Голубой ангел» (2000 г.) – «университетский роман», история отношений разочарованного немолодого профессора частного университета, в прошлом писателя, и его талантливой студентки. Любовная интрига становится причиной крушения как супружеской жизни, так и карьеры героя. Коллизия в книге Ф.Проуз во многом повторяет сюжет знаменитого фильма «Голубой ангел» с Марлей Дитрих в главной роли. Символично, что первая нашумевшая книга профессора, успех которой он не может повторить, тоже носит название «Голубой ангел».
Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.
Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.
«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть нашего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной истории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождением которой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колоссальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветской. Молодому поколению почти не известно происхождение современных идеологий и современной политической системы России. «Антология самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел. В «Антологии» собраны наиболее представительные произведения, ходившие в Самиздате в 50 — 80-е годы, повлиявшие на умонастроения советской интеллигенции.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.
Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.