Изменившийся человек - [56]

— Боже правый! — говорит Айрин. — В таком состоянии ей нельзя за руль. Придется Винсенту вести машину. Если, конечно, ты не хочешь положить их обоих в гостевой спальне. И вот что я тебе скажу, Мейер, я бы предпочла выпрыгнуть из окна, лишь бы не увидеться с ними завтра утром, честно!

— Этого мы не допустим, — отвечает Мейер. — Из окна тебе прыгнуть не дадим. И вообще, у Бонни дети дома. Наверняка с бебиситтером. Ей, скорее всего, надо вернуться. А насчет того, чтобы машину вел Винсент…

— Замечательно! — говорит Айрин. — Это все упрощает. Мейер, дорогой, дай мне телефон.

Айрин вызывает машину, договаривается, что Бонни и Винсента заберут и отвезут в Клермонт, и Мейер, глядя на нее, обмирает от благодарности и восхищения. Кажется, он тоже выпил лишнего. Да, вечерок получился неожиданный.

Мейер идет за Айрин в столовую. Как слаженно у них все получается — они меняются местами, чтобы Мейер мог переговорить с Винсентом. Незачем говорить ему, что Бонни напилась. Он и сам это поймет. Мейер просто сообщает, что она плохо себя чувствует, и уже вызвали машину отвезти их.

— Я мог бы сесть за руль, — говорит Винсент.

Винсент, наверное, выпил не меньше Бонни. Просто держится лучше.

— Все в порядке, — отвечает Мейер. — Такое случается. Ничего не поделаешь.

Когда швейцар звонит сказать, что машина подана, Бонни уже на ногах. Остальные гости выстраиваются в ряд и, обменявшись дежурными поцелуями, избавляются от Бонни.

Мейер с Айрин испытывают такое облегчение, что кидаются друг другу в объятия, и это наблюдает Бабу, возникший в дверях столовой, поэтому рука Мейера, инстинктивно потянувшаяся к заднице Айрин, замирает на полпути. Айрин, высвободившись, направляется на кухню — надо кое за чем присмотреть, а Мейер идет в кабинет — ждать ее за бокалом бренди.

Он кладет ладонь на вмятину, которую Бонни оставила на покрывале, затем аккуратно все расправляет. Он не может решить, чего ему больше хочется — лечь, усесться в любимое кресло, пить, не пить, смотреть в окно. На самом деле он не может решить, где ему хочется, чтобы Айрин его застала.

Он нервничает, словно готовится к их первому свиданию. Разве что первого свидания у них не было. Была только новогодняя вечеринка вроде сегодняшней, разве что под ее конец Айрин подала Мейеру пальто и, стоя в метре от своего мужа-миллионера, сказала Мейеру, что хочет снова с ним увидеться.

Он вспомнил это, когда они обнимались в холле. К тому же та чистая любовь, которая охватила его, когда он смотрел на спящую Бонни, высветила, как лучом света, его жену, ее тело.

Мейер выбирает свое любимое кресло. Какую книгу взять? Он идет к полкам с беллетристикой, к букве Д. Вот и «Холодный дом». А если ту главу послала Айрин? Или Бабу? Читают ли в Индии Диккенса? Мейер просматривает стопку книг, которые планирует прочесть. «Ай-би-эм и евреи». Пусть Айрин так его и застанет: он читает это с бокалом бренди. Преуспевающий, сильный, любящий мужчина…

Но он просчитался. Мейер сразу понимает, что Айрин видит не Дика Пауэлла[44], не Рональда Колмана[45], короче, не лощеного красавца мужа с экрана. Видит она какого-то олуха, который сидел сиднем все время, пока она трудилась с Бабу, разбиралась с горой посуды и остатками блюд, а ее господин и повелитель расслаблялся.

— Айрин, дорогая, налить тебе чего-нибудь?

Он мечтает, чтобы она сказала «да». Может, им уже не стать снова юными страстными любовниками, но они хотя бы могут быть партнерами, боевыми товарищами, которые пережили очередной бой и могут после схватки насладиться минутами покоя.

— Нет, спасибо, — говорит Айрин.

Айрин опускается во второе по удобству кресло — она готова посидеть с ним рядом в том дружелюбном молчании, наслаждаться которым учатся десятилетиями. Где-то на острове Рэндалла в окне отражается луна и мост светящейся лентой перевязывает Ист-Ривер. Как все покойно и прекрасно, за этот чудесный вид заплачено столькими страданиями, таким тяжким трудом, не обошлось и без милости Господа, давшего это Мейеру, а не многим другим, кто и страдал больше, и работал усерднее.

Айрин говорит:

— Спорю на пятьдесят долларов, через две недели она будет с ним трахаться. Если уже не трахается.

— О ком это ты? — спрашивает Мейер.

— О Бонни и твоем нацисте. Видел, как она на него смотрела? А как смотрела на меня? Будь ее воля, она бы меня убила — просто за то, что я с ним разговариваю.

Зачем Айрин это делает? Сводит лучшую для него часть вечера, когда он размягчился, поглядев на спящую Бонни, до злобных сплетен. Но Айрин не метит в него. Мейер тут ни при чем, как слишком уж часто говорит Айрин. Она просто делится наблюдениями. Неужели между Бонни и Винсентом в самом деле что-то есть? Как мог Мейер этого не заметить? Точно так же миссис Джеллиби не слышит, как падают с лестницы ее дети, застревая головой между прутьями ограды.

Настроение Мейера тут же портится, любовь и сочувствие сливаются в лужицу недоброжелательства. Это что, зависть? Зависть к чему? Бонни он не хочет. А хочет утраченного навсегда мира романтики, сюрпризов, авантюр. Бонни с Винсентом молоды и полны жизни. Ну, во всяком случае, моложе.