Изменившийся человек - [14]

— Во всяком случае, — сказал он ей, — у меня любопытное чувство. Слабенькая метка на моем радаре. Кто-то должен прийти. Что-то произойдет. Сколько раз я говорил вам: для Бога нет ни слишком больших проблем, ни слишком мелких. Главное — быть открытым чуду, когда оно произойдет.

В глазах Бонни это не самая симпатичная черта Мейера — когда он начинает вещать, словно какой-то придурочный гуру из мистической секты. Мейеру требуется все сразу: история, Бог и дорогие костюмы. Он настаивает на своем праве носить Армани и при этом вспомнить к месту мистическую историю из рабби Нахмана[12], рассуждая о политике бывшего советского блока или о голоде в Руанде. Бонни знает, что такая противоречивость некоторым людям не по нутру. Но Бонни его за это уважает. Мейер — сложная личность, и, хотя она с ним давно, все равно в нем есть что-то непредсказуемое — это действует на нее, заставляет гадать и слегка выводит из равновесия.

Ее беспокоит подозрение, что он, может быть, сдает. Не столько глупеет, сколько остывает, уже механически ведет Шоу Мейера Маслоу. Ее настораживает его склонность повторять свои фирменные фразы: «Простить, не забывая. К сердцам, по одному». И еще появилась новая: «Нравственный трамплин». Бонни подозревает, что он обкатывает ее для речи на благотворительном ужине.

Но всякий раз, когда у Бонни возникают сомнения, происходит что-то удивительное. Мейер не только говорит о чудесах, он в самом деле, кажется, творит чудеса, или, по крайней мере, они происходят при нем. За границей выпускают из тюрьмы диссидентов, целым народностям позволяют эмигрировать в свободный мир. Как-никак, Мейер — это человек, которого пять раз вырвали из когтей смерти. Чего еще от него требовать? Чтобы он сбросил все это с себя после войны? Сегодня, например, он начал ей рассказывать историю о бедной чете, которая пускает в дом нищего, а он оказывается Божьим посланцем и…

Мейеру позвонили, и он не закончил историю. И не успел он повесить трубку, как явился этот нищий посланец в образе Винсента Нолана.

Проси чего-нибудь, и Бог пошлет. Типичный день для Мейера. Случайность это или Божья воля, что секретарша в приемной Анита Шу не дозвонилась до охраны? И какая удача, что Анита не позвонила Роберте Дуайр, их главной по связям с общественностью. Если бы Роберта увидела, как Мейер показывает татуировку, она постаралась бы это превратить в товар для прессы — повторить ради эффектного фото. Бонни хочет, чтобы Вахту братства замечали. Но не благодаря же смачному фото двух мужских рук в таблоиде? Да и Мейер не позволил бы.

Слава Богу, ответила Бонни. Бонни и Мейер поняли, что Винсент может влить новую энергию в Фонд. Когда Винсент заметил, что газеты и телевидение могут ухватиться за историю человека, который ушел от белых расистов и захотел работать в Вахте братства, до Бонни дошло: удача. Она повернулась к Мейеру и увидела, что, как всегда, он на световые годы впереди.

И вот ей снова поручены детали. Ну и что, что Мейер не предлагает Винсенту свою квартиру? «Место есть у всех». У Мейера больше места, к тому же домашняя обслуга и жена-локомотив, Айрин, она одной рукой справилась бы с этим делом в тысячу раз лучше, чем Бонни, у которой только крохотная гостевая комнатка, и та завалена хламом. Дай бог, чтобы там поместился Винсент со своей сумкой, набитой оружием и патронами.

Машины тронулись и снова встали. «Черт», — бормочет Бонни.

— Вы давно у него работаете? — спрашивает Винсент.

— У Мейера? Три года. Почти четыре. — Кажется, что это было в другой жизни — тот первый день, когда она познакомилась с Мейером. Она была развалиной, призраком, женщиной, чей муж, отец ее детей, после тринадцати лет брака, бросил ее ради шлюхи и авантюристки по имени Лорейн.

В то время Бонни занималась сбором пожертвований в музее Клермонта. Через несколько дней после того, как ушел Джоэл, старый приятель по колледжу прислал имейл, что в Вахте братства есть работа. Это письмо от давно потерянного приятеля было первым из чудес Мейера — то есть первым, которое пережила Бонни. Она, конечно, знала, кто такой Мейер Маслоу. По ее мнению, самый выдающийся свидетель Холокоста. Самый святой и самый бескорыстный.

Бонни читала первую книгу Мейера, и она тронула ее почти так же сильно, как в свое время дневник Анны Франк, прочитанный ею в возрасте Анны. Она помнит, что девочкой чуть ли не сожалела, что эти трагические исторические события почти не затронули ее жизнь. Ее семья приехала в Америку за полвека до войны. Для отца Бонни, атеиста, адвоката, лишь эмоционально и кулинарно привязанного к иудаизму, Холокост представлялся чем-то вроде предупреждения, свидетельства, что для еврея переход улицы опаснее, чем для других людей. Посмотри в обе стороны. Всегда будь начеку. Ничего не принимай как должное.

Что сказали бы ее родители, если бы дожили до сих пор и увидели, как она везет домой неонациста? Мать бы забеспокоилась. А отец, возможно, увидел бы в Винсенте — то есть в ее готовности взять его к себе, раз она этого хочет, пусть это даже была идея Мейера — освобождение из тюрьмы, какой была ее жизнь с Джоэлем, тем более что отец его не любил. Какой же наивной была Бонни, что наперекор отцу только больше любила Джоэла.