Излучина Ганга - [48]

Гьяну стало жутко. Большинство заключенных пели и, как ни странно, казались совсем спокойными. Можно было подумать, что они наслаждаются жизнью. Ему хотелось, но все никак не удавалось поймать взгляд Деби-даяла. Деби, как всегда, сосредоточенно разглядывал потолок. Красивый, гордый, он был похож на куклу, запеленатую в одеяло, на египетскую мумию, которая еще дышит.

Гьян ощутил странную дрожь во всем теле — неведомый прежде ужас заползал к нему через кандальные кольца, словно вши и блохи в тюрьме Калипада.

Большой Рамоши снова хлопнул в ладоши.

— Веселей, братья! — заорал он. — Веселей, друзья! Веселей, короли! Веселей, любовники собственных матерей. Пойте!

Дожди прекратились, но серая масса облаков все еще окружала судно. Огромные влажные тучи закрывали горизонт, а порывистый ветер осыпал брызгами лицо и руки. Из трюма, прорываясь сквозь скрип деревянных палуб и ленивый шум машины, доносились голоса поющих узников.

Капитан в грязном белом шлеме сидел на высоком стуле рядом с рулевым колесом и с профессиональным интересом принюхивался к чему-то. Он отложил бинокль и отряхнулся, как пес, вылезающий из воды.

— Мы бы их уже увидели, — сказал он, — если бы не такая плотная облачность. Про них говорят: «Изумрудное ожерелье, брошенное в море». Ничего себе изумрудики!

Молодой английский офицер в непромокаемом плаще передернул плечами, словно подражая капитану, и спросил:

— Когда мы должны прибыть?

— Пришвартуемся завтра в девять утра, — ответил капитан. — Ночью трудновато войти в бухту — в такой тьме это опасно.

— Я буду дьявольски счастлив, когда сдам их с рук на руки в полном комплекте и порядке, — сказал Роджерс. Один на них сегодня ночью хотел было повеситься, одеяло разорвал на лоскуты, чтобы сделать веревку.

— Хотел бы я знать, зачем парню это понадобилось? — спросил капитан без особого интереса.

— Бедняге не повезло. Отец — владелец крупной строительной компании, деван-бахадур[59]. Парень — революционер, вернее, теперь уже бывший революционер. Он получил по заслугам и никак не может с этим примириться.

— Все эти террористы живо раскисают, как только их прижмут. Как вы с ним поступили?

— Пришлось заковать ему руки. У остальных не закованы. Теперь он себя не покалечит.

Капитан нахлобучил шлем до самых бровей, поднял голову и прислушался.

— И все-таки они у вас резвые ребята, — заметил капитан, — слышите, как поют.

— Понять не могу, что им вздумалось… Как-то не по себе становится от этого пения. Лучше бы ругались или плакали. А то послушаешь, чувствуешь себя… не человеком, что ли.

— О чем они горланят?

— Больше всего о вине и о женщинах. Они…

— Похоже на матросскую песню, — прервал его капитан, — по мотиву чувствую, легко запоминается.

Громовой голос Большого Рамоши доносился словно из глубины вод:

Боло-джаванон киа-киа милат хай,

Кале папи-ке базаар?

— Это означает, — объяснил Роджерс: — «Скажите, парни мне, что ожидает нас в пучине Черных Вод?» Пучиной Черных Вод они называют тюрьму.

— А чего бы они хотели?

Мофат-ки унди, аур мофат-ки бренди.

Аур мофат-ки рунди ха шар! —

все гремел и гремел хор.

— А вот послушайте, — сказал Роджерс: — «Сколько хочешь жратвы, сколько хочешь бренди, сколько хочешь баб!»

Капитан прыснул со смеху.

— Я не прочь бы променять свою службу на такое заключение! Об этом стоит подумать… За что они сидят?

— Почти все за убийство из ревности или из-за земли. Трое или четверо за изнасилование. Один политический — революционер. Призыв к бунту, саботаж. Сжег самолет, отвинчивал накладки на рельсах и тому подобное.

— Сволочь! — воскликнул капитан с искренним возмущением. — Этого типа следовало бы повесить!

— Не знаю. Не так все просто. Эти самые террористы, как правило, из богатых семей, получили хорошее образование и горят пламенем патриотизма. Просто они сбиты с толку, вот и мыкаются всю жизнь по тюрьмам. Теперь, когда мы вот-вот влипнем в новую войну из-за полоски земли в Польше, это особенно печально. Как вы полагаете, ввяжемся мы в это дело?

Капитан пожал плечами.

— Кто может предугадать? — бесцветными глазами он пристально вглядывался в морской простор. — Как втягивается страна в войну? В прошлый раз пристрелили какого-то принца или что-то в этом роде. Никто прежде не слышал ни об этом принце, ни об этой стране. А теперь вот Польский коридор! И все-таки не могут же они забыть кошмар последней войны. Я два года отгрохал. На эсминце.

Некоторое время оба молчали. Потом капитан спросил:

— И много таких в стране?

— Террористов? Да, порядочно. Они есть повсюду. К сожалению, народ относится к ним с симпатией. Некоторых прямо-таки чтят, как героев, Бхагат-Сингха, например. Потому-то этих голубчиков так трудно выловить. Едва узнают, что мы охотимся на них, сразу уходят в подполье. Возьмите вот эту, последнюю шайку. Было известно, что их там больше тридцати. Мы — я имею в виду полицию, — по-видимому, прозевали. Они собирались в своем клубе. Там что-то вроде гимнастического зала. Наши нагрянули — застали только семерых. Остальные смылись. И вот что забавно: все семеро индусы, ни одного мусульманина. Весьма вероятно, что между ними существовал разлад… Что вы хотели сказать?