Излучина Ганга - [46]

Они выволокли Деби из трюма и только часа через два привели его обратно с кандалами на руках и ногах.

— Побеседуй еще раз с сахибом, — усмехнулся Балбахадур на прощанье, — мы тебе не такое устроим.

Он больше не заявлял протестов. Он вообще не произнес больше ни слова.

— Должно быть, они били его веревкой, — шепнул Гьяну сосед, по-видимому опытный в этих делах, — завернули в одеяло, чтоб не оставить следов, и били…

Взгляд Гьяна блуждал в полумраке трюма. Он остановился на фигуре Деби, который неподвижно лежал, завернувшись в рваное солдатское одеяло, а затем перешел на лицо надзирателя, замершего у железной двери. Горькое чувство охватило Гьяна, когда он вгляделся в это самодовольное лицо типичного индийца, опьяненного доверенной ему властью. Непостижимо, как существует эта империя, как держится эта власть, если во главе стоят несколько честных, самоотверженных чиновников, а все их подчиненные — это толпа продажных полулюдей? Неужели это и есть Индия индийцев? Что произойдет, когда стальное ярмо английского господства ослабнет, когда Индия станет свободной и вся власть перейдет в руки ее народа? Но тут Гьян вдруг вспомнил, что сам-то он сейчас покидает Индию навсегда и ее проблемы перестают быть его проблемами.

Заключенный по прозвищу Большой Рамоши, с грубым, словно вырубленным из дерева лицом и полукруглыми усами, хлопнул в ладони, призывая к молчанию.

Он откинулся назад и начал песню:

Скажите, юноши, зачем вы встретились

В пучине Черных Вод?

Хор заключенных вторил ему:

В пучине Черных Вод,

В пучине Черных Вод.

Приди и ты, приди и ты

В пучину Черных Вод!

Хор окреп, к нему присоединялись все новые голоса.

Они уже знали тюремную песню. Их научил Большой Рамоши — Гхасита. Он отправлялся в «ячеечную» тюрьму уже во второй раз. Теперь навсегда. Остальные никогда еще не пересекали Кала-Пани — Черную Воду.

Только он да еще те немногие из заключенных, кто был грамотен, — человек шесть, не больше — знали, что представляет собой «ячеечная» тюрьма в Порт-Блэре на Андаманских островах. Для остальных место назначения парохода-тюрьмы было скрыто.

Они собрались из разных уголков Индии, смешанное, разноязычное племя несчастных, приговоренных окружными судами и верховными судебными палатами к пожизненному заточению. Многие из них даже не ведали, что по последним постановлениям термин «пожизненное» означает всего лишь четырнадцать лет, а не тюрьму до конца дней. Да они и не заботились о будущем. Многие принадлежали к тому общественному слою, который справочники квалифицируют как «уголовные элементы». К числу таких принадлежал и Большой Рамоши — Гхасита.

Это был особый сорт людей, рожденных для преступления, для постоянного насилия. Они были прежде всего преступниками, а потом уже человеческими существами. Неспособные к раскаянию, не поддающиеся перевоспитанию и не желающие перевоспитываться — отбросы, порожденные существующим общественным порядком. Преступление для них составляло форму самого существования, предопределенную богом. Такова была даже их религия, ибо они поклонялись Ветале — покровителю преступников. Фаталисты по натуре, они даже свой арест приписывали гневу Веталы. Видно, они допустили какой-то промах в ритуале поклонения и вызвали неудовольствие божества, вот и лишились его покровительства. Конечно, это большое несчастье, но ведь бог справедлив. Выходит, иначе и быть не могло.

А теперь их везут в таинственную тюрьму, которую построили белые люди где-то за Черной Водой. Говорят, эта тюрьма — настоящий дворец, трехэтажный, с чистыми, светлыми камерами. К тому же, слышали они, через несколько месяцев каждый там становится «фери» — вольноотпущенником, имеющим право поселиться в одном из поселков на островах. Можно даже жениться, если найдешь подходящую невесту в женской тюрьме.

Всесильный Ветала отправил их в это путешествие, поэтому они были покорны, даже как будто удовлетворены и с презрением относились к тем нескольким чудакам, которые с ошеломленным видом принялись причитать, едва только пароход отчалил.

Знакомство с индийскими тюрьмами приучило их к жизни узников. И уж но всяком случае, они были уверены в том, что казематы, ожидающие их за Черной Водой, ничуть не хуже тех, которые были ими освоены прежде. Долгими месяцами чахли они в кишащих паразитами, тесных, тусклых каморках, изнемогая от грязи и вони собственных нечистот, с омерзением слушая брань тюремщиков и соседей по камере, постепенно привыкая к тому языку, которым изъясняются на стенах общественных уборных. Скованные кандалами, запуганные, избитые, отупевшие, они были бессильными жертвами тех, кто поставлен над ними. Однажды из окружных и городских тюрем их свезли всех вместе в калькуттскую тюрьму Калипада — кошмарный застенок, где огромные красноглазые крысы средь бела дня грызут узникам ноги и руки, а по полу скачут бесконечные тучи блох.

И вот теперь они плывут в открытом море, хотя и не могут его увидеть из огромной клетки трюма. С ними тюремщики, которым поручили сопровождать живой груз. Стражи важно расхаживают, как куклы-марионетки, сделанные в рост человека, и от нечего делать глумятся над своими жертвами. Висящая в воздухе жара да изнуряющий, мучительный голод — постоянные спутники заключенных. Весь скудный паек на дорогу — поджаренный рис и кусочки пальмового сахара — выдан им при отъезде. Бочка в углу трюма служит для них отхожим местом…