Излучения (февраль 1941 — апрель 1945) - [201]

Кирххорст, 6 апреля 1945

Видел высокий, как рождественская елка, дуб, увешанный меч-рыбами выше человеческого роста. Цвет этих созданий, вертевшихся на шелковых лесках, перламутровой зыбью переливался от глубокого серебряно-голубого до всех красок радуги. Игрушкой, которую совместно смастерили Нептун, Диана и Гелиос, я любовался из некоторого отдаления, одновременно слушая бой курантов.

Английские головные танки перешли Везер и остановились у Эльце. Был призван фольксштурм, дабы укомплектовать команду противотанковых заграждений; в связи с этим я поехал в Бургдорф за информацией.

Дороги уже были переполнены устремившимися с востока беженцами. В Бургдорфе царило большое оживление. Корзины и домашняя утварь были стащены в подвалы. Я переговорил с командирами фольксштурма и предводителями округов; казалось, духи жизни оставили их. Еще отдавались приказы к сопротивлению и особенно — к подрыву танков, но все больше формы ради, ибо в соседних комнатах уже вовсю укладывали вещи. Я произнес краткую речь против какого бы то ни было насилия над заключенными, но и склонности к этому ни в ком не обнаружил.

Нижнесаксонские крестьяне становятся благоразумны, когда дело касается их усадеб. Правда, пока еще опасно заявлять открыто, что усадьбы-де желательно сохранить; кое-кто из бургомистров, пытавшихся это сделать, был поставлен к стенке. Что же касается меня, то, смею думать, ради спасения этих старых насиженных мест я не жалел сил.

Через два-три дня мы увидим на нашей меже вражеские отряды. Со времен наполеоновских войн данный спектакль повторяется впервые, если не считать 1866 года. На этом повороте мне очень не хватает Эрнстеля.

Кирххорст, 7 апреля 1945

Солнечное утро после прохладной ночи. Пленные большими колоннами уходят на восток. Летчики «бреют» дорожную траву; слышны грохочущие залпы бортовых орудий. Далеко впереди, кажется, попали в цель; целый табун лошадей с развевающимися гривами и пустыми седлами галопом унесся прочь. Время от времени заходят пленные, ища укрытия. Так, сарай заполонил отряд русских, набросившихся на кучу моркови. Перпетуя раздает им куски хлеба. Потом — поляки; спрашиваю одного из них, не намерен ли он сразу же пробираться к восточной границе;

— О нет, только через год. Пусть сначала уйдут русские.

Уже намечаются новые конфликты.

После завтрака опять раздается голос радиодиктора: «Танки продолжают продвигаться на северо-восток и угрожают столице округа».

Улица пустеет. Видно, как крестьянские тележки выезжают на болото, белые и красные матрасы сверкают далеко вокруг. Сосед Ламанн тоже запрягает — «ради лошадей», сам же еще собирается на поле сажать картошку.

После полудня «продергивал» редиску, спал и закончил читать Вуда; время от времени заходили беженцы. К несчастью, из-за вчерашней поездки под дождем я сильно простудился. Записываю это не столько для того, чтобы пожаловаться на неудобства, сколько потому, что в подобных обстоятельствах необходима особая острота наблюдения.

В остальном ситуацию нельзя назвать неприятной. Партийные приказы, продуктовые карточки, полицейские предписания потеряли свою злободневность. Ганноверское радио тоже перестало вещать. Голоса, годами упивавшиеся фальшивым пафосом, замолкают в час опасности, когда информация о положении дел населению жизненно необходима. Не слышно даже сирен воздушной тревоги.

Кирххорст, 8 апреля 1945

Ночь прошла спокойно. Принял хинин, после чего грипп немного сдался. Перед этим прочитал несколько охотничьих рассказов Тургенева, их я ценю с давних пор, хотя мне и мешает роскошное парижское ружье, с которым он разгуливает по лесам.

День рождения моего дорогого отца, столь жаждавшего узнать, чем же закончится эта война и каким по ее окончании окажется образ нового мира. Но об этом он, безусловно, узнать успел — я вспоминаю прекрасное высказывание Леона Блуа, где он говорит, что дух в момент смерти переживает историю в субстанции.

Англичане стоят у Паттенсена, у Брауншвейга и на побережье. Беженцы все еще покидают город.

После полудня мощные взрывы в окрестностях; огромные облака дыма поднялись в районе Винзена-на-Адлере. И все-таки приятно, что гнет, который сопровождал господство партии более двенадцати лет и атмосферу которого я ощущал сам, продвигаясь маршем по Франции, рассеивается вместе с дымом.

Вечером артиллерийский огонь вблизи Херренхаузена, отмеченный точечными вспышками взрывов.

Кирххорст, 9 апреля 1945

Снова хинин. За ночь дорога переполнилась солдатами, отступавшими беспорядочным потоком. Вошел молодой унтер-офицер; Перпетуя снабдила его шляпой и плащом.

Утром с Везера возвратился д-р Мерсье. Я подарил ему машинописную копию воззвания к миру.

В течение всего дня в нашей обширной болотистой местности то там то здесь раздавались орудийные залпы. Впечатление такое, будто американцы пропитываются ею, как фильтровальная бумага.

После полудня распространились слухи, что мы попали в котел. Вечером, где-то совсем близко, — пистолетные и ружейные выстрелы.

Кирххорст, 10 апреля 1945

Беспокойная ночь. С наступлением дня при плотном тумане начинают стрелять штелльские орудия, короткими резкими залпами, вдоль самого дома. Жители, кое-как одевшись, бросаются в сад и прячутся в бункере. Я пишу это в кабинете под звуки очередных залпов, от которых дом содрогается, как наковальня под ударами кузнечного молота.