Изгои - [35]

– У вас очень милые дети, – какой-то мужчина вдруг обратился к отцу. – Меня зовут Хабиб.

Хабиб заметил мой взгляд и улыбнулся мне. У него была добрая улыбка, но грустные глаза. Седина коснулась его висков и некоторых прядок на бороде.

– Спасибо, – папа ответил незнакомцу немного холодно и отчужденно. – Меня зовут Аббас, а это Джанан, Иффа и мой сын Джундуб.

– Фурса Саида, – произнес Хабиб, коснувшись ладонью своей груди, там, где сердце. – Приятно познакомиться.

Он был одет в потертые джинсы и батник; кроме борсетки с собой у него ничего не было. Руки его дрожали, когда он подносил их к лицу, и было видно, что они огрубели от тяжелой работы. Хабиб немного помолчал, а потом заговорил с такой печалью, что стало не по себе:

– У меня тоже есть ребенок. Он очень болен, и я не смог его взять с собой. Я хочу заработать денег на его лечение и забрать к себе.

– Шидд Хэлак, – ответил папа. – Крепись.

Хабиб едва заметно улыбнулся, но улыбка это была такой же грустной, как и его взгляд.

– Знаете, мне чуть не запретили садиться в лодку из-за того, что я христианин, – Хабиб впервые усмехнулся.

– Христианин? – папа с интересом взглянул на незнакомца.

– Да, а вы разве тоже против христианства?

– Я слишком долго пробыл среди католиков и атеистов, чтобы не быть терпимым к вере или не вере других.

– Терпимым, – Хабиб рассмеялся. – Не очень толерантно с вашей стороны всего лишь терпеть другие веры.

Глаза его сверкнули, но взгляд остался таким же печальным и даже покорным.

– Не принимайте это слишком близко к сердцу. Все мы всего лишь терпим друг друга. Кого-то легко, кого-то сложнее.

Хабиб склонил голову в задумчивости. Папа не смотрел на собеседника, сосредоточенный больше на своих мыслях. Они говорили тихо, но один из контрабандистов услышал их разговор. Он оттолкнул мужчину на своем пути и подошел к Хабибу.

– Тебе придется доплатить, – сказал контрабандист, тыкая в Хабиба ружьем.

– За что?

– За то, что кафиру не место в лодке! – он с презрением плюнул в лицо Хабибу. Христианин молча вытерся, продолжая глядеть на возвышающегося над ним контрабандиста.

– Или доплачивай, или я выброшу тебя за борт!

– Но у меня и так почти не осталось денег, – Хабиб коснулся борсетки, сжавшись от вида оружия, нацеленного на него.

Контрабандист выхватил у него сумку, но Хабиб стиснул в руках ремешок, не желая отдавать последние сбережения. В ответ контрабандист ударил его прикладом, и кровь, густая и темная, пропитала волосы Хабиба, стекая по лицу, а затем капая на дно лодки. Хабиб упал на колени, но контрабандист продолжал избивать его, не обращая внимания на сдавленные стоны и попытки закрыться от ударов.

– Перестаньте! – Иффа вскочила, но я заставила ее сесть обратно. Контрабандист едва заметил ее, но она продолжала кричать и вырываться.

– Заткни ее, или я сам это сделаю, – металлическим голосом произнес он, взглянув на нас с Иффой. Он уже не избивал Хабиба, забрал борсетку и отошел. Папа помог подняться христианину, поправил одежду и укрыл его одеялом.

– Ынта малих, Хабиб? – спросил отец, с беспокойством заглядывая ему в лицо. – Ты в порядке, Хабиб?

– Аль Хамбу лилла! – выплюнув сгустки крови, ответил Хабиб. – Слава богу!

Мы с Иффой переглянулись. Джундуб испугался, спрятав лицо у меня на груди.

Глаза и губы Хабиба быстро опухли, волосы от крови слиплись, и я почувствовала запах железа вперемешку с чем-то кислым.

Сотни глаз некоторое время были устремлены на Хабиба, но вскоре все потеряли интерес к избитому "кафиру". Христианин сидел, согнувшись, и еще долго выхаркивал кровь. Его зубы стали розовыми, лицо посинело, руки дрожали так, что он не мог удержать в руках бутылку с водой.

– Джанан, – Иффа с беспокойством взглянула на меня, будто я могла избавить этого человека от боли. Она повторила:

– Джанан.

Я сняла платок и намочила его в море, выжала и передала Иффе. Она недоуменно посмотрела на него, затем взглянула на Хабиба и покачала головой.

– Нет. Нет, – в ее взгляде я различила панику и страх. Неужели она теперь боится всех мужчин?

– Папа, – я передала платок отцу. – Ему надо промыть раны.

Хабиб с благодарностью улыбнулся. Он вытер щеки и глаза от крови, каждый раз вздрагивая от прикосновения ткани, пропитанной морской солью.

– Я не считаю вас кафиром, – Иффа тут же замолкла, словно сказала какую-то глупость. Она помолчала в нерешительности, потом все-таки добавила:

– В вас живет вера, просто она отличается от нашей.

– Иффа, – отец неодобрительно посмотрел на нее, взглядом указывая замолчать.

– Спасибо вам, – Хабиб улыбнулся искренне и по-доброму. Я поймала себя на мысли, что давно не видела такой чистой в своей доброте улыбки.

Среди ночи я проснулась от чьих-то стонов. Лодка покачивалась, и ветер свистел в ушах. Убывающая луна озаряла часть неба и лица людей, сонных и вымотавшихся от беспрерывного плаванья. Слышались короткие недовольные реплики, кто-то кинул банку из-под газировки в нашу сторону.

Проснувшись окончательно, я поняла, что это стонет Хабиб. Я внимательно взглянула ему в лицо, кажущееся мертвенно-бледным в слабом свете луны. Похоже, он бредил: рваные губы что-то шептали, рассеченные брови подрагивали и хмурились, голова металась из стороны в сторону, все тело дрожало и дергалось. Стоны, время от времени вырывающиеся у него, напомнили мне предсмертные стоны матери. Вся его боль эхом проносилась по морской глади, и стенания звучали зловеще среди одиночества неба и моря.