Изгнанники Земли - [52]

— Ну, что вы скажете на это, Каддур? Что бы сделали вы на моем месте? — спросил молодой астроном, вернувшись в большую круглую залу, где ожидали их возвращения доктор Бриэ и сэр Буцефал.

— Я принял бы предложение этих господ, и, заставив их вернуть себе хлорат калия, всадил бы им каждому по две, по три пули в голову! — воскликнул карлик.

— Такого рода вещи делаются, может быть, в Судане, но не здесь, у меня! — с достоинством возразил Норбер Моони. — Как мне жаль, бедный мой Каддур, что ваша ненависть к этим людям настолько ослепляет вас, что даже заставляет забывать самые элементарные чувства порядочности, даже святость данного слова или обещания!

Каддур невольно опустил голову при этом справедливом упреке, но вслед затем снова поднял ее.

— В таком случае остается только отыскать этот хлорат калия без помощи этих негодяев! — проговорил он. — Согласны вы доверить мне кирку, заступ и электрический фонарь?

— Охотно! Возьмите все, что вам нужно! Я буду очень счастлив, если ваши старания увенчаются успехом.

Каддур мигом собрался, вооружился респиратором с кислородом и всем необходимым и вышел.

«Куда это он отправляется? — подумал Норбер Моони и его приятели. — Неужели он думает, что заключенные могли зарыть хлорат калия где-нибудь в долине? Это что-то невероятное!»

И всем такая мысль казалась очень странной.

Час спустя Каддур вернулся.

— Хлорат калия там, внизу, на дне кратера Ретикуса! — сказал он, входя. — Эти негодяи дотащили его в мешках до отверстия воздушного колодца и сбросили туда… Я только что нашел мешки там сваленными в кучу непосредственно под отверстием колодца, на глубине трех тысяч метров, на дне кратера, ход в который я открыл и затем исследовал тщательно во всех направлениях, а найдя хлорат калия, снова заделал ход в кратер.

— Да неужели это возможно, Каддур? Уж не ошиблись ли вы? — воскликнул Норбер Моони, до того довольный этой развязкой дела, что едва смел верить такому благополучию.

— А вот и доказательство, самое несомненное доказательство того, что я не ошибаюсь, — продолжал карлик, пошарив в своих карманах и доставая оттуда целую пригоршню хлората калия, которую он тут же выложил на стол перед присутствующими.

Доказательство это было действительно неоспоримое, не подлежащее никакому сомнению. Все принялись сердечно поздравлять Каддура с успехом его экспедиции, а затем стали держать совет о том, как следует поступить с участниками и виновниками этого преступления.

— Как ваше мнение на этот счет, доктор? — спросил Норбер Моони, — как вы полагаете, что нам следует сделать с этими негодяями, при тех условиях, в каких мы находимся в данное время?

— Преступление их просто возмутительно! — отвечал доктор, — и не подлежит сомнению, что на судне подобного рода попытка была бы наказана смертной казнью. А в том критическом положении, в каком мы находимся здесь, это преступление еще возмутительнее, еще подлее, чем при всяких иных условиях. Я отнюдь не жестокий и не свирепый человек, и мне чрезвычайно тяжело произнести такого рода приговор, как этот, да еще разом над тремя людьми; но по совести и чести должен сказать, что эти мерзавцы вполне заслуживают смертной казни!

— А вы, сэр Буцефал, какого мнения на этот счет? — обратился Норбер Моони к баронету.

— Мне кажется, что в этом вопросе не может быть двух различных мнений! — решительно заявил баронет. — Эти негодяи постоянно грозят опасностью и бедой из-за угла. Мошенничество, ложь, обман, коварство и измена их излюбленные орудия. От них нельзя ожидать ни раскаяния, ни чувства признательности и благодарности — это закоренелые негодяи, которых ничто не в силах исправить. Я высказываюсь явно за их смерть!

— А вы, Каддур?

— По-моему, смерть еще слишком легкое наказание для них! Бот что я могу сказать на это! — отозвался тот.

— А ты, Виржиль, что скажешь? — обратился Норбер Моони к своему верному слуге.

— Скажу по чести, господин Моони, — ответил добродушный алжирец, почесывая у себя за ухом, — я на своем веку видел, как расстреливали не одного беднягу солдата за преступления, в десять раз меньшие, чем те, какие себе позволяли эти люди! Да еще в мирное время, заметьте! Воля ваша, а дисциплина дело важное! Во всем нужен порядок!

— Так какое же твое мнение относительно вот этих людей?

— Расстрелять их, — и дело с концом!

С минуту Норбер Моони оставался мрачен и задумчив. Очень возможно, что и он, поддаваясь общему мнению, решился бы произнести смертный приговор над тремя виновными, признав необходимость этой решительной меры, как вдруг Гертруда отворила дверь круглой залы и вошла в комнату, чтобы взять со стола свою работу, забытую ею здесь. Это были шитые по сукну туфли, которые она вышивала в свободные минутки для отца.

— Ах, Боже мой! — воскликнула она, входя, — я кажется, помешала вам, господа! Вы собрались здесь вокруг стола, точно какие-то заговорщики!

Девушка ничего не знала о той страшной опасности, какая только что грозила всей маленькой колонии: все э то тщательно скрыли от нее. Ни она, ни Фатима, ни Тиррель Смис не имели ни малейшего подозрения на этот счет. Ее беззаботность и добродушная доверчивость, ее детски милое личико невольно произвели на всех присутствующих впечатление ласкового, душистого ветерочка, пахнувшего весною им в лицо, но никто из них не нашел в себе силы ответить ей такой же милой шуткой или хотя бы одним каким-нибудь словом нарушить мрачное молчание. Она едва заметно обиделась, как только могла обидеться на такое невнимательное к себе отношение.