Изгнание из ада - [3]

И вот теперь, по прошествии двадцати пяти лет, они все до одного собрались в отдельном кабинете «Золотого тельца», ресторана, расположенного в пяти минутах ходьбы от школы. Растроганные, полные любопытства стояли у длинного накрытого стола, где стаканы для аперитива и бокалы для красного и белого вина ожидали начала торжества, которое затем продлится считанные двадцать пять минут либо, если посмотреть с других позиций, всю ночь до рассвета, — впрочем, сейчас никто не мог предугадать, как именно все обернется.

Какое множество восклицательных знаков после каждой фразы! Двадцать пять лет!!! Четверть века!!! Виктор ожидал увидеть корпулентных мужчин с лысинами, полнотелых мамаш, однако в большинстве все физически прекрасно сохранились, и были от этого в восторге, и то и дело хвалили друг друга, и с удовлетворением принимали похвалу. В сущности, только у одного Виктора волосы заметно поредели, а фигура начала зримо расплываться. Но при том что лица сияли счастьем, в настрое сквозила принужденность. Надо ли разыгрывать былого гимназиста, вернуться к давней роли, какую много лет назад исполнял в кругу этих людей по своей либо по их воле, или же просто демонстрировать, кем и каким стал с тех пор, чего достиг в жизни? Виктор никак не мог решить, прикидываются ли солидные, добропорядочные люди инфантильными, или же, наоборот, люди, оставшиеся инфантильными, изображают солидность, а тем временем каждого вновь прибывшего встречали громким «привет!». Вдобавок, к его удивлению, здесь присутствовал не только директор школы, но и многие из тогдашних учителей. Не верилось ему, что они вправду помнят учеников, которым преподавали более четверти века назад, но в первую очередь его удивило, что они еще живы. И собственные чувства, с какими он на них смотрел, приводили его в замешательство: к примеру, г-жа профессор Рехак, учительница математики, которую он ненавидел и боялся и которую все за глаза звали Ехидной, стала на редкость красивой старой дамой, весьма бодрой, весьма любопытной, притом помнящей всех по именам. Или г-жа профессор Шнайдер, преподававшая у девочек гимнастику, с нею он в школе, понятно, дела не имел, однако хорошо помнил, как она влепила Хильдегунде пощечину потому только, что та пришла в школу в джинсах, — сейчас она выглядела точь-в-точь как современная рекламная бабушка, о какой можно лишь мечтать: вместе с внуками она устраивает велопробеги и покупает им фирменные джинсы, непомерно дорогие для родителей. Профессор Шпацирер, латинист: его оживленная, раскрасневшаяся физиономия образцово сияла неистребимой жаждой наслаждений, которую сокрушит только смерть, но не возраст. Как же Виктор ненавидел его, когда на одном из переводных экзаменов Шпацирер задавал ему особенно каверзные вопросы, в результате Виктор засыпался и все каникулы готовился к переэкзаменовке. Проф. Шпацирер сказал ему тогда: «Если хочешь выдержать экзамен в классической, гуманитарной гимназии, тебе в конце концов необходимо уразуметь: гуманитарность не имеет ничего общего с гуманностью! Садись!»

Все уселись за стол.

Четырнадцать мальчиков, восемь девочек — с какой непринужденностью эти мужчины и женщины снова называли друг друга мальчиками и девочками! — семеро тогдашних учителей и директор, три десятка людей, с некоторой чопорностью наблюдающие, как метрдотель в черном и двое официантов в белых куртках сервируют аперитивы. Большинство согласились на просекко, только Эдуард попросил свежевыжатый апельсиновый сок, Томас — кир-ройяль[2], а Хильдегунда — кампари, каковых предстояло немного подождать. От этого общая скованность еще возросла, ведь никто не решался поднять бокал и выпить, пока этим троим не принесли заказанное; Виктор видел, как д-р Пройс, директор, нервно водит пальцами по ножке своего бокала, вверх-вниз, вверх-вниз, очевидно, ему хотелось поскорей произнести заготовленный тост и, так сказать, официально открыть вечер. Безмолвное ожидание, усмешки, поглядывания по сторонам, словно вот сию минуту ударят в гонг и начнется необузданное веселье.

Ну, наконец-то. Директор встал, откашлялся, заговорил. Виктор ощутил неловкость: каким неуверенным, каким неестественным казался сейчас этот человек, а ведь когда они были подростками, он в два счета мог нагнать на них страху. С гордостью и радостью, говорил директор, он выражает признательность бывшему старосте класса, магистру Фричу, за организацию этой встречи, свидетельствующей об отрадно тесной связи собравшихся со школой, он горд… и надеется… и спасибо, большое спасибо.

В знак одобрения все по-студенчески застучали по столу костяшками пальцев, директор Пройс поднял руки, выражая благодарность и призывая к тишине: он хочет сказать еще несколько слов.

Только одно Виктор не мог предусмотреть заранее, а именно каким способом создаст ситуацию, необходимую для осуществления задуманного плана. Не стоит торопить события, позднее, когда все немножко выпьют, он постучит ножом по бокалу и попросит минуточку внимания, будто собираясь сказать тост. Однако идея, возникшая у директора Пройса, совершенно неожиданно все упрощала и ускоряла. А предложил директор вот что: пусть собравшиеся здесь дамы и господа, экс-учащиеся, по очереди «вкратце, сиречь в общих чертах» расскажут о своей жизни по окончании гимназии. Таким образом, все, по крайней мере в общих чертах, сразу узнают самое важное обо всех, а не только о соседях по столу. Ему кажется, что таким образом и вполне естественное любопытство всех присутствующих будет удовлетворено, и дальнейшее общение, вероятно, упростится. Директор огляделся по сторонам и, когда кое-кто из учителей одобрительными возгласами поддержал его идею, предложил начать с другого конца стола и оттуда продолжать по очереди: