Избранный - [59]

Норман вернулся во двор. Подошел к своему шезлонгу, чуть отодвинул соседний, в котором сидел Министр, чтобы избавиться от ощущения, будто тот до сих пор здесь. Министр ему нравился, но и раздражал, как всякий, от кого целиком зависишь. Норману не хотелось о нем думать, но выкинуть его из головы оказалось не так-то просто. Эпизод с питьем вызвал у него тошноту; лучше бы он никогда этого не видел. Он вспомнил, как Министр, подволакивая ноги в больших ботинках, поплелся прочь от умывальника: это зрелище тронуло его непередаваемо. Казалось, над Министром с самого рождения тяготеет злой рок, и сегодня более, чем когда-либо, ощущение обреченности передалось Норману, а пробивавшийся сквозь листву яркий солнечный свет и омерзительное добродушие пациентов, подшучивавших над собственным незавидным положением, лишь усиливали это чувство. Норман зажмурился, но солнце и смех жалили сквозь закрытые веки. Он уткнулся лицом в парусину шезлонга. Она горячила щеку, но успокаивала и заслоняла от света. Интересно, как там отец, подумал Норман. Последние недели он старался не вспоминать об этом. Они не виделись минимум месяц. Белла выдумывала отговорки. То ехать слишком долго, то слишком тяжело, то отец слишком занят. Норман напрямую спросил, не заболел ли отец, Белла вяло возразила, и он догадался, что она врет. Досаднее всего было не то, что отец болеет, а то, что его состояние скрывают от Нормана, словно он чужой, изгой в родной семье, которому их не понять. Что, если его всегда считали чужим, подумал Норман, и кто избрал ему эту роль — родители с сестрами или же он сам так себя поставил? Он беспокоился об отце. Он уже не сомневался, что отец нездоров и не приезжает именно поэтому, а вовсе не из-за долгой дороги или занятости в лавке. Норман вдруг представил, что никогда больше не увидит отца, и содрогнулся от ужаса.

Он вскочил и вернулся в палату. Увидел, что Министр спит, порадовался за него и пожалел, что сам бодрствует. Взял деньги из своего шкафчика и пошел в коридор к телефону. Он знал, что утром ему никто не ответит. Отец и Белла наверняка внизу, в лавке. Однако нужно удостовериться, всё ли дома благополучно. Он вдруг почувствовал ответственность за семью. Ему захотелось заботиться обо всех, даже об Эстер, чье имя он теперь мог произнести без горечи. Его отчаянно потянуло домой, и он выругал белые, которые держат его здесь.

Норман набрал номер и рассеянно повесил трубку на палец, ожидая услышать подтверждение, что никого нет дома. Однако, к его ужасу, ответила женщина, судя по всему, медицинский работник; голос показался ему смутно знакомым.

— Алло! — крикнул Норман. — Ради бога, кто это? — Его оскорбило присутствие в доме посторонних, знакомый же голос вызвал тревогу.

На том конце провода повисло неловкое молчание, потом раздался смущенный смешок.

— Твоя старая тетя Сэди, — ответил голос.

От страха у Нормана екнуло сердце. Раз появилась тетя Сэди, значит, пиши пропало: она перемещалась от умирающего к умирающему и, как бабочек, ловила последние хрипы.

— Что ты там делаешь? — завопил он.

— В гости приехала, — невинно ответила она, но вышло так же неубедительно, как если бы в гости к ним вдруг решил заглянуть гробовщик.

— Папа заболел? — прошептал Норман. Он должен знать правду.

— Как заболел, почему заболел? — делано удивилась тетя Сэди, повторив это слово дважды, словно неопытный лжец. — С чего бы твоему отцу болеть?

— Тогда дай мне с ним поговорить.

— В лавке он, с Беллой, — уже увереннее выпалила тетя Сэди.

— Что ты там делаешь? — не унимался Норман.

— В гости приехала, — отрезала тетя Сэди. — Хочешь, навещу тебя?

— И давно ты приехала? — робко уточнил Норман.

— Вчера, — ответила тетя Сэди.

— Надолго?

— Посмотрим, — сказала она.

— На что посмотрим? — Норман повысил голос.

— Пока не надоем, — рассмеялась она. Поди пойми, что имелось в виду.

Теперь, когда выяснилось, что тревога его небеспочвенна, Норман решился бежать из больницы, вернуться домой и своими глазами увидеть, что происходит.

— Белла сегодня приедет? — невзначай поинтересовался он.

— Едва ли. Терри заболел, и в лавке полно дел.

— А папа?

— Он подустал. Все-таки путь неблизкий. Да и ты, Бог даст, скоро вернешься домой. Недели две-три, говорят. — Тетя Сэди старательно уводила разговор от посещений.

— А ты приедешь? — Норман вернул ее к прежней теме.

Тетя Сэди снова замялась, но потом ответила:

— Я побуду тут, помогу твоему отцу. В лавке, — добавила она.

— Он заболел, так ведь? — тихо проговорил Норман.

— Да почему заболел-то? С чего бы ему болеть?

— Не важно, — ответил Норман.

И положил трубку. Теперь он точно знал: надо выбираться отсюда. Что, если отец умирает, испугался Норман и наскоро помолился о том, чтобы застать отца в живых. Он вернулся в палату. Уходить до обеда нет смысла. Он не успеет скрыться: его хватятся и в два счета привезут обратно в больницу. Значит, надо дождаться времени посещений. Тогда в суматохе — одни приходят, другие уходят — можно ускользнуть незамеченным. Но как быть с одеждой? Отец с Беллой так и не привезли ему вещи, и прежде это его не смущало. Норман подумал, не позаимствовать ли костюм Министра, пока тот спит, но Министр крупнее и выше, костюм будет велик. Да и брезговал им Норман: вдруг заразится министерским отчаянием? Он сел на кровати. Положение сложилось безвыходное. Нельзя же при свете дня расхаживать по улицам в пижаме и рассчитывать, что тебя не заметят. Придется дождаться наступления темноты. Тогда он выйдет из палаты якобы в уборную и вылезет в окно в коридоре. И пойдет домой — может, даже отважится поймать попутку, если до ночи придумает правдоподобную историю для водителя. Норман остался доволен своим решением: неотступная тревога за отца и отчаянная необходимость его увидеть затмили возможную опасность. Он вообразил себе тетю Сэди в квартире, отца с Беллой в лавке. Вряд ли тетя Сэди осталась бы одна в квартире, да и отца в лавке он как-то не представлял. Норман уже не чаял дождаться вечера.