Избранный - [58]

Стояло раннее утро, но пациенты уже высыпали во двор. Норман вышел из корпуса. День выдался погожий, и всё вокруг дышало благополучием: такое подчас бывает даже в больнице. Впрочем, нередко такие дни оканчивались грозой, и порой она бушевала в палате. Тем утром Норману сразу по пробуждении показалось, будто он снова видит их, но наверняка было не понять — то ли они рассеивались на глазах, то ли их просто было мало. Однако же, несмотря на это, его тоже охватило чувство благополучия: ведь теперь у него был недельный запас, а понадобится, так будет и еще, вдобавок Норман гордился, что так ловко припрятал таблетки. Он подошел к сидящему на лужайке Министру.

Близких друзей в больнице у Министра не было. Он не играл в шахматы, лишь изредка в пинг-понг. Читал мало, дни напролет сидел и смотрел в пустоту. Пациенты не отваживались его беспокоить, а поскольку везде, где собирались три и более человека, ему чудились заседания кабинета министров, с ним никто особенно не общался. Он наизусть барабанил давние протоколы, помнившиеся ему по предыдущим заседаниям, которых никогда не было, потом спрашивал и рассказывал о повестке дня, обращался к собравшимся, задавал вопросы, выражал и получал благодарность. И всё это независимо от того, о чем говорили другие. Включившись в этот процесс, выпутаться было невозможно, поскольку, хоть сумасшествие, за исключением собственного, штука чудовищно скучная и однообразная, оно тем не менее требует к себе уважения. Нельзя взять и уйти от чужого безумия. Приходится терпеть, улыбаться и думать про себя: этим психам место в изоляторе. Так что Министр, как правило, был один, и тот, кто вздумал бы к нему присоединиться, понимал, чем ему это грозит.

Норман всё равно направился к Министру. Тот сидел в шезлонге. На нем по-прежнему была пижама, а поверх нее старенький домашний шерстяной халат в дырках от сигарет. Министр кутался в халат. Норман взглянул на край его подола, но отметил, что загиб узкий и вдобавок распорот практически по окружности. Он, как всегда, был в ботинках — больничных тапок он не признавал, — словно эти ботинки доказывали: перед вами королевский министр. Черной кожи, выше щиколоток, начищенные до блеска, с торчащими сзади петельками, за которые то и дело цеплялись края пижамных штанин. Норман взял шезлонг и уселся рядом с Министром.

— Ну как, решили свою проблему? — шепотом спросил тот.

Министр шептал лишь тогда, когда не был Министром. В роли руководителя службы здравоохранения он разговаривал громко и уверенно. В качестве же рядового гражданина, чьего настоящего имени Норман так и не узнал, шептал печально и робко.

— Да, я нашел место, — ответил Норман.

Министр не стал допытываться, где именно. Сидел и смотрел в пустоту. Норман почувствовал, что его что-то тревожит.

— Что-то случилось? — уточнил он.

— Она приезжает. Она приедет сегодня днем, но, если она посмеет хотя бы приблизиться к моей кровати, я, черт подери, сломаю ей спину.

«Она» могло относиться только к его матери.

— Это же всего около часа, — сказал Норман, не придумав иного утешения, кроме того, что любые передряги рано или поздно заканчиваются.

— Пусть даже не вздумает ко мне подходить, — снова пробормотал Министр.

— Чем же она вам не угодила? — спросил Норман и тут же пожалел: слишком личный вопрос для этого заведения. Здесь тела пациентов выставлены на всеобщее обозрение, как и их психические расстройства, но это не значит, что нужно проявлять любопытство. Довольно того, что струпья и шрамы у всех на виду: всё, что за ними скрывается, пусть будет единственной тайной, которая здесь остается. — Не важно, — поправился Норман. — Я просто так, к слову.

— По-хорошему, посетителей должны бы обыскивать, — крикнул Министр, снова превратившись в сановника. — Неизвестно, что эти ублюдки приволокут на себе. Как прикажете поддерживать чистоту, ежели всякий сброд шастает по моим полам туда-сюда, туда-сюда, — добавил он с запальчивостью уборщицы. — Неизвестно, что они приволокут на себе.

Норман устал от тирады Министра, ему хотелось, чтобы тот вышел из чиновной роли.

— А он тоже приедет? — уточнил Норман. — Я имею в виду, ее новый муж.

Но Министр никак не желал покидать свой пост.

— Я пытался не допустить его на собрание, — крикнул он, — но старая корова проголосовала за его участие. Демократия, говорит. Как же! Этой стране нужна диктатура. Будь по-моему, никто бы не приперся поганить это место. И тут было бы единственное здоровое место в мире. Да, он приедет, — продолжал Министр. — Оба припрутся, как к себе домой. Она с головы до ног в коровьих лепешках, а у него в каждом глазу по елде.

Его трясло от страха и злости. Ни слова не говоря, он поднялся и вернулся в помещение. Норман проводил его взглядом, потом последовал за ним. Встал у двери палаты. Министр стоял возле умывальника. Норман смотрел на него, считал стаканы воды, которые Министр вливал в себя. Всего выходило четырнадцать. Казалось, он стремится не утолить жажду, а очистить душу от материнской скверны. После четырнадцатого стакана Министр отошел от умывальника. Сделал несколько шагов, засомневался и вернулся. Еще четыре стакана. Потом пожал плечами, словно осознав мучительную тщету своих усилий, и поплелся к кровати, шаркая большими ботинками.