Избранные стихотворения - [7]

И, если волей провиденья

Мы встретимся опять с тобой… —

Найдем друг в друге измененье.

Следы десницы роковой,

Сатурна грозного теченья,

Увидим мы и над собой.

Прошедшее сокрылось вечно,

Его не возвратит ничто;

И как ни больно, но, конечно,

Все будет то же — да не то.

Кто знает будущего тайны?

Кто знает о своей судьбе?

Дела людей всегда случайны,

Но будем верны мы себе!

Пойдем, куда она укажет,

Так будем жить, как бог велит!

Страдать — когда страдать прикажет,

Но философия нам щит!

Мы сохраним сердца прямые,

Мы будем с совестью в ладу;

Хотя не попадем в святые,

Но все не будем же в аду.

Прости, храни святую дружбу

И братскую ко мне любовь;

Будь счастлив и цареву службу

Начни, благословяся, вновь!

Пиши ко мне, ты очень знаешь,

Как письма дороги твои…

Уверен также, что читаешь

Ты с удовольствием мои!

Да всем, что услаждает младость

Ты насладишься в жизни сей!..

Неукоризненная радость

Да будет спутницей твоей.

1824 г. Ноябрь.

Надежино.

P. S. Это последнее усилие призвать простившихся со мной муз!.. Ясно вижу, что мое знакомство с ними кончено, и только осиротелая братская дружба могла вымолить у них одно мгновенье слабого вдохновения.

РЫБАЧЬЕ ГОРЕ (Русская идиллия)

Младший рыбак.

Товарищ, что так приуныл? здоров ли, любезный?

Здорова ль жена твоя, малые дети?

Старший рыбак.

Спасибо,

Мой друг, за участье твое, за приветное слово.

Здоров я, по милости божьей, с моею семьею.

Вчера лишь такая досада случилась со мною,

Что, кажется, ввек не забыть…

Младший.

Расскажи поскорее:

Сперва подосадуем вместе, а после забудем.

Старший.

Вчера поутру, лишь на небе брезжиться стало,

Со всем рыболовным снарядом я был на плотине:

Три уды, мешок со пшеницей, и ящик с червями,

И хлеба краюха, и раков линючих десяток

(По грошу за них заплатил деревенским мальчишкам)[2]

В запасе и крючья, и лесы, и грузилы были,

Сачок для язей (за грехи мои взял у соседа).

Туман словно дым волновался!.. в воде по колени,

Разлив перешед, кое-как пробрался я на стрелку.[3]

Прикормку сейчас набросал и все уды закинул,

Одну на линючего рака, другую на мякиш,

А третью на белого угря с простыми червями.

Сам трубку набил, закурил и присел на дощечке.

Туманная сырость меня до костей пронимала,

А только к заре, наклонясь, наплавки было видно.

Люблю я, товарищ, рассвета часы золотые!

Не знаю, с чего то, а утро на праздник похоже!

Заря загорелась; струей ветерок перелетный

(Всегда перед солнечным всходом он с неба слетает)

Туман и камыш взволновал и рябью подернул

Дымящиясь воды… и шум небольшой будто шепот

Кругом пробежал и затих, и следов не бывало;

Лишь изредка крупная рыба плеснется, как плаха,[4]

И круг, расширяясь, с водой неприметно сольется.

Ну, так мне, товарищ, и грустно и весело стало!..

Сильнее из трубки я дым выпускал, и мешаясь

С туманом седым — улетал он на воздух,

И думы одна за другой в голове пробегали,

Да слов не найду рассказать, а много их было.

Ну, вот наступило и время для рыбьего клёву:

Прикормку почуя, и сверху и снизу тронулись

Язи, головли, и лини, и плотва краснопёрка,

И окунь, всегда ненасытный, и лещ простоватый;

По дну пузыри выпуская, забулькали воду,

И сердце, как варом облито, забилось… Чуть дух

Переводил потихоньку, и с трубкой рука опускалась.

Склонив к наплавкам неподвижные, жадные взоры,

Я ждал поминутно, что хватит и ко дну утащит, —

Напрасно: то тот, то другой наплавок пошевелит,

И только. Ты знаешь, что я терпелив и не скучлив:

Все удочки вынул, одна за другой, и насадку

Оправил, закинул — и трубку забытую снова

Курю и счастливого часу опять дожидаюсь.

Все то же: шалили язи, а не брали, как должно.

Манила надежда не раз, а все попустому:

Не то же ли с нами, товарищ, бывает и в жизни?

Младший.

Конечно; кто прожил свой век, не бывши обманут?

Дивлюся, однако, всегда твоему я терпенью!

Ты смейся как хочешь, а удить плотву веселее.

Старший.

Дружок, без терпенья язя никогда не достанешь.

Таскать же плотичек, как ты, по-моему, скучно. —

Уж солнце высоко взошло, а нету талана.

На белого угря которая уда ходила,

Три раза ее повело и подернуло шибко;

Тихохонько уду я вынул — червя постащило;

Червяк был велик, заглотать, знать, не может — подумал,

И выбрал поменьше, его насадил и закинул:

Руки не успел отделить, как вдруг утащило

На дно наплавок… подсекаю,[5] и что же? головлик,

Хотя небольшой, но все не плотичка, все лучше.

А! а! я подумал, так это все вы здесь шалите,

Вот я вас ужо… и уду большую отбросил,

А среднюю взял, червячка насадил молодого,

Закинув, держу удилище в руке, и, конечно,

Кусок и до дна не дошел — наплавок повернуло

И тихо в камыш повезло… Подсекаю легонько…

Ужасная тяга, как будто задел за корягу…

В кольцо удилище… вскочил я, и сердце взыграло;

Попался, мой милый, кричу, и все уды отдернул;

Веду потихохоньку около стрелки налево,

На чистое место, а рыба большущая, слышу,

Идет тяжело, как будто в воде упираясь;

Едва половина лесы показалась, и мигом,

Как молонья, прянула вверх аршинная рыба…

Какая ж, не мог разглядеть, задрожали и руки,

И свету не взвидел от страха, что с рыбой не слажу:

Крючок небольшой и леса только в шесть волосочков!

Водить я ее и туда и сюда… присмирела.

Гляжу, разглядел, наконец: головлина ужасный!

Такого еще никогда не видал и даже не слышал.