Избранные стихотворения - [2]

Будь знающ и умен — невеждой называют.

И если кто дерзнет противное сказать,

Того со всех сторон готовы осмеять;

А быть осмеянным для многих сколь ужасно!

И редкий пустится в столь поприще опасно!..

Мой друг, терпение!.. Вот наш с тобой удел.

Знать, время язве сей положит лишь предел.

А мы свою печаль сожмем в сердцах унылых,

Доколь сносить, молчать еще мы будем в силах…

Москва.

Сентябрь, 1814.

ПЕСНЬ ПИРА

Вслед один другому

Быстро дни летят;

К брегу так морскому

Ветры — волны мчат.

Младость пролетает,

Как веселый час;

Старость догоняет

Скорым шагом нас.

Истощим утехи,

Пресытимся всем;

Радость, игры, смехи,

Множьтесь с каждым днем.

Насладившись мира,

Так с него уйдем,

Как с роскошна пира,

И потом — заснем.

«За престолы в мире…»

За престолы в мире

Пусть льют бранну кровь;

Я на тихой лире

Буду петь любовь.

Не любя на свете,

Лучше умереть.

Есть ли что в нас злее

Друг друга губить,

Есть ли что милее

Пламенно любить.

Не любя на свете,

Лучше умереть.

В юности ль прелестной

Должно тигром быть?

Нет! Творец небесный

Создал нас любить.

Не любя на свете,

Лучше умереть.

Сладких восхищений,

Счастия богов,

Райских наслаждений

Ты творец — любовь.

Не любя на свете,

Лучше умереть.

«Юных лет моих желанье…»

Юных лет моих желанье

В летах зрелых не сбылось,

Непременное мечтанье

Как мгновенье пронеслось.

Я мечтал, что с другом нежным

Буду время проводить;

Буду в горе неизбежном

Сердце с ним мое делить.

Я мечтал в любови страстной

Чашу восхищений пить

И с подругою прекрасной

Небо в зависть приводить.

«Вот родина моя…»

Вот родина моя… Вот дикие пустыни!..

Вот благодарная оратаю земля!

Дубовые леса, и злачные долины,

И тучной жатвою покрытые поля!

Вот горы, до небес чело свое взносящи,

Младые отрасли Рифейских древних гор,

И реки, с пеною меж пропастей летящи,

Разливом по лугам пленяющие взор!

Вот окруженные башкирцев кочевьями

Озера светлые, бездонны глубиной,

И кони резвые, несчетны табунами

В них смотрятся с холмов, любуяся собой!..

Приветствую тебя, страна благословенна!

Страна обилия и всех земных богатств!

Не вечно будешь ты в презрении забвенна,

Не вечно для одних служить ты будешь паств.

ПОСЛАНИЕ К КН. ВЯЗЕМСКОМУ

Перед судом ума сколь, Вяземский, смешон,

Кто, самолюбием, пристрастьем увлечен,

Век раболепствуя с слепым благоговеньем,

Считает критику ужасным преступленьем

И хочет, всем назло, чтоб весь подлунный мир

За бога принимал им славимый кумир!

Благодаря судьбе, едва ль возможно ныне

Всех мысли покорить военной дисциплине!—

Я чту в словесности, что мой рассудок чтит.

Пускай меня Омар и рубит и казнит;

Пускай он всем кричит, что «тот уж согрешает

И окаянствует, кто смело рассуждает».

Неправда ль, Вяземский, как будет он смешон,

В словесность к нам вводя магометан закон?

Священный Весты огнь не оскорблю сравненьем

Сего фанатика с безумным ослепленьем.

И что за странна мысль не прикасаться ввек

К тому, что написал и славный человек?

И как же истины лучами озаримся,

Когда поклонников хвалами ослепимся?

Наш славный Дмитриев сказал, что «часто им

Печатный каждый лист быть кажется святым!»

Так неужели нам, их следуя примеру,

К всему печатному иметь слепую веру?..

Ты скажешь, Вяземский, и соглашусь я в том:

«Пристрастие, водя защитника пером,

Наносит вред тому, кого он защищает,

Что лавров красота от лести померкает!

Ответ ли на разбор — сатиры личной зло,

Хоть стрелы б увивал цветами Буало?..

Лишь может истина разрушить ослепленье,

Лишь доказательства рождают убежденье».

Так, Вяземский, ты прав: презрителен Зоил,

Который не разбор, а пасквиль сочинил

И, испестрив его весь низкими словами,

Стал точно наряду с поденными вралями!

О, как легко бранить, потом печатать брань

И собирать хвалы, как будто должну дань!

Легко быть славиму недельными листами,

Быв знаменитыми издателей друзьями;

Нетрудно, братскою толпой соединясь,

Чрез рукопашный бой взять приступом Парнас,

Ввесть самовластие в республике словесной,

Из видов лишь хвалить — хвалой для всех бесчестной,

Друг друга заживо бессмертием дарить

И, ах! недолго жив, бессмертье пережить;

Но кратковременно сих хищников правленье!

Исчезнет слепота — и кончится терпенье:

Тогда восстанет все на дерзких храбрецов,

И не помогут им запасы бранных слов;

Им будут мстить за то, что долго их сносили

И равнодушными к суду пристрастну были.

Шумиху с золотом потомство различит

И время слов набор, как звук пустой, промчит;

Ни связи, ни родство, ни дружески обеды,

Взаимною хвалой гремящие беседы

Не могут проложить к бессмертию следа:

Суд современных лжив; потомков — никогда!

Москва.

ЭЛЕГИЯ В НОВОМ ВКУСЕ

Nugae canorae…

Horat.[1]

Молчит угрюмый бор… луч солнца догорает…

Бродящий ветерок в листочках умирает…

С безбрежной высоты

Прохлада снизошла на лоне темноты,

И ночь таинственным покровом

Как тучей облекла природы наготу;

И запад потухал… с мерцанием багровым

Безоблачных небес сливая красоту.

Молчанье мертвое настало,

И тишина на ветвях возлегла.

И ночи божество дремотой оковало

Природу всю — людей, и мысли, и дела.

Как бы окаменев, древ гибкие вершины

Нахмурившись стоят,

И вечно трепетной осины

Листочки, опустясь, недвижимо висят.

Река в родных брегах неслышима катится,

Как будто жизни нет в живых ее струях…

Невидимая тень на дне ее ложится,

Повсюду бродит тайно страх.