Избранные рассказы - [4]

Я все это скрывал от неграмотной Рахили. Я читал ей слова о большой любви к ней Бориса, придуманные мною тут же; однажды я чуть не засыпался. Рахиль удивилась:

— Ты же смотришь не на письмо, а в окно! Как это ты так читаешь?

— У меня глаза такие большие, что могу смотреть в окно и видеть, что в письме написано, — сказал я.

Мне страшно было говорить Рахили правду. Она, чуткая и хрупкая, могла бы покончить жизнь самоубийством. Я боялся, чтобы Борис вовсе не бросил писать Рахили. Сидя в синагоге над Талмудом, я придумал новое письмо Борису, которое написал измененным почерком на древнееврейском языке:

«Моему сыну Дайв-Беру, что вымыслил себе нееврейское имя Борис. Живи в Божьем благословении и счастьи, и пусть цветет твоя жизнь, словно виноградная лоза около серебряного Божьего источника, аминь!

Я, ильский раввин, Иаков бен Мордехай[9], беру перо в руки и пишу тебе, сын мой. Что ты сделал с Рахилью? Ты, учитель древнееврейского языка, задумал удрать в Америку от воинской повинности, забрал у круглой сироты Рахили деньги на дорогу — деньги, которые она кровавым потом зарабатывала себе на приданое, обещал ей, что и ее заберешь в Америку, уехал из городка женихом Рахили, а теперь нашел себе другую. Это противно, это злодеяние, это большой грех перед Богом. Повелеваю тебе, я, духовный раввин, сейчас же развяжись с американской невестой, вышли Рахили на дорогу ее же собственные деньги, женитесь там по закону Моисея и Израиля и живите, размножайтесь и плодитесь, как весь наш народ. А если, мой сын, не послушаешь меня, я прокляну семисвечник твоей жизни и твой род до десятого поколения.

Мой суд земной утвердиться судом небесным, аминь!

Так говорит раввин городка Ильи на реке Слязанцы Иаков бен Мордехай».

При этом я сделал небольшую приписку:

«Поскольку все это дело находится в большом секрете и чтобы не осквернить честного имени сироты Рахили, даю тебе чужой адрес».

Я написал свой адрес, подделал раввинскую печать, поставил на письме и послал Борису.

Ответ от Бориса я получил ровно через месяц. Вот что он написал:

«Святому ковчегу мудрости, великолепному венку роз из цветущего сада нашей торы, известному во всем мире златоусту, раввину местечка Ильи Иакову бен Мордехаю, пусть славится его благотворительность во всех шатрах и кущах[10] Израиля.

Меня поражает, великий раввин, что Вы лезете не в свои дела. Это хорошо, что вы хотите стать миротворцем, как старинный Аарон. Но я вас знаю: за три рубля вы подписываете разводы между мужьями и женами, не задумываясь. Уважая Вас, я скрываю свой гнев за Ваши страшилки, которых я не боюсь. Рахиль мне сама писала, что она стала некрасивой и больной, поэтому я нашел другую невесту, тоже Рахиль. Деньги Рахили я отошлю. Прошу Вашего святого благословения. При этом письме прилагаю три доллара».

Читая письмо Бориса, у меня дрожали руки и ноги. Я виноватый в несчастье Рахили. Ее погубило мое красноречие. Я в письмах рисовал ее больной, худой и бледной от любви. Я хотел этим вызвать жалость в сердце Бориса, а вышло, как с поломанным дышлом…

Деньги, как угли, жгли мне руки. Пока что я спрятал их в своей коробке на самом дне и написал Борису новое письмо:

«Мой духовный сын! Все Рахили на свете одинаковы. Видимо, ильская Рахиль не твоя суженая. Поэтому благословляю тебя на брак с американской Рахилью. Одну просьбу имею к тебе, Дайв-Бер, пиши нашей Рахили ласковые письма еще около года, пока я не уговорю ее выйти замуж за другого. Тогда отправишь ей долг. За доллары благодарю. Раздам бедным».

Я представлял себе, как погладил бы меня по головке за такие фокусы ильский раввин Иаков бен Мордехай. Раньше, когда я еще спал в синагоге, он каждую пятницу звал меня к себе домой и приказывал снимать пыль с его «святых» книг. При этом он со мной шутил каждый раз на один лад: поведет указательным пальцем по моему носу сверху вниз, после зацепится пальцами за мой нос снизу вверх и задерет мою голову вверх до того внезапно и больно, аж искры сыпались из глаз. При этом он говорил: «Вниз легко, вверх тяжело».

Если бы раввин узнал о моем фокусе, он взял бы себе три доллара и стал бы моим лучшим приятелем…

Дело с Рахилью закончилось благополучно прежде, чем я думал. Она перестала ко мне приходить. Переписка с Борисом прекратилась. Рахиль вышла замуж за молодого красивого кузнеца Симона и жила счастливо.

Я об этом написал Борису снова от имени раввина и приказал ему выслать немедленно Рахили ее деньги, которые она дала ему на дорогу в Америку.

Борис выполнил мой приказ, так как я сочинил такое письмо от имени раввина, которым раввин Иаков бен Мордехай мог бы гордиться.

Однако на моей совести еще лежал один камень: три доллара… Они же не мои, не мне присланные, а раввину. Они же и раввину не принадлежат, так как он в этом деле перед Богом душой не виноват. Они же и Рахили не принадлежат. Ей Борис отослал долг. Отправить три доллара назад Борису? Глупость! Он их раввину прислал в подарок. То есть мне… А они мне очень пригодятся — костюм… сапоги… Я ж хожу, как ободранная липка. Так и сделаю — в первую очередь сапоги. Но… досадно. Что делать? Что делать?