Избранные произведения. Том 2 - [3]

доверия ко всем, более чем несправедливо, спорят между собою и

ежедневно проявляют друг к другу самую ожесточенную ненависть; так что веру каждого легче познать по поступкам, чем по

добродетелям. Давно уж ведь дело дошло до того, что почти всякого, кто бы он ни был — христианин, магометанин, еврей или язычник, —

можно распознать только по внешнему виду и одеянию, или по тому, что он посещает тот или этот храм, или, наконец, по тому, что он

придерживается того или иного мнения и клянется обычно словами

того или иного учителя 3. Житейские же правила у всех одинаковы.

Отыскивая причину зла, я не сомневался, что оно возникло оттого, что

толпе религией вменялось в обязанность смотреть на служение при

церкви, как на достоинство, а на церковные должности — как на

доходную статью, и оказывать священникам высший почет. Ведь, как

только началось в церкви это злоупотребление, тотчас у всякого

негодяя стало являться сильнейшее желание занять должность

священнослужителя, любовь к распространению божественной

религии переродилась в гнусную алчность и честолюбие, а самый

храм превратился в театр, где слышны не церковные учители, а

ораторы. И ни один из таких ораторов не руководится желанием учить

народ, но старается вызвать в нем удивление к себе, публично осудить

разно с ним мыслящих и учить только тому, что ново и

необыкновенно, [т.е. тому] чему толпа больше всего и удивляется. В

связи с этим, конечно, должны были возникнуть зависть и ненависть, а также великие споры, которые не в состоянии была ослабить

никакая давность. Неудивительно, что от прежней религии ничего не

осталось, кроме внешнего культа (да и он, кажется, воздается толпой

богу более из раболепства, чем из благоговения), и вера теперь стала

не чем иным, как легковерием и предрассудками. И какими

предрассудками! Такими, которые превращают людей из разумных

существ в скотов, так как совершенно препятствуют пользоваться

каждому своим свободным суждением и распознавать истину от лжи, и которые

11

11

будто нарочно, по-видимому, придуманы для окончательного

погашения света разума (lumen intellectus). О боже бессмертный!

Благочестие и религия заключаются в нелепых тайнах! Люди, которые

прямо презирают рассудок, отвергают разум и чураются его, точно он

от природы испорчен, считаются взаправду — что горше всего —

обладателями божественного света! На самом же деле, если бы у них

была хоть искорка божественного света, они не безумствовали бы

столь высокомерно, но учились бы разумнее почитать бога и

выделялись бы среди других не ненавистью, как теперь, но, наоборот, любовью; они не преследовали бы столь враждебно людей, разно с

ними мыслящих, но скорее жалели бы их (если только они боятся за

их спасение, а не за свое благополучие). Кроме того, если бы у них

был какой-нибудь божественный свет, то он обнаружился бы по

крайней мере из учения. Я признаю, что никогда не могли достаточно

надивиться глубочайшим тайнам Священного Писания, но вижу, однако, что они ничему не научились, кроме умозрений

аристотеликов и платоников, и к ним приспособили Священное

Писание, чтобы не казаться приверженцами язычников. Им

недостаточно было сумасбродствовать с греческими философами, и

они захотели еще, чтобы и пророки заодно с ними говорили вздор.

Это, конечно, ясно показывает, что они о божественности Писания и

во сне не грезили, и, чем сильнее они удивляются этим тайнам, тем

больше показывают, что они не столько верят Писанию, сколько

поддакивают ему. Это явствует также из того, что очень многие

кладут в основу понимания Писания и раскрытия его истинного

смысла положение, что оно во всем истинной божественно, т.е.

постановляют с самого начала за правило для его толкования то

именно, что должно было бы стать известным только после его

уразумения и строгого исследования и чему мы научились бы гораздо

лучше из самого Писания, не нуждающегося нисколько в

человеческих выдумках.

И

так, когда я взвесил это, т.е. что естественный свет (lumen naturale) не

только презирается, но и осуждается многими как источник нечестия, что человеческие вымыслы признаются за божественное учение, что

легковерие принимается за веру; когда я заметил, что разногласия

философов обсуждаются с большою горячностью и в церкви, и в

государстве, вследствие чего возникают

12

12

страшная ненависть и раздоры, легко приводящие народ к мятежу; когда я заметил и многое другое, о чем было бы слишком долго здесь

рассказывать, — то я серьезно решил вновь исследовать Писание, свободно и без предвзятых мыслей; решил не утверждать о нем и не

принимать за его учение ничего такого, чему оно не научило бы меня