Избранные произведения. Том 1 - [36]

И, к любимому прижавшись, затрепещет, как в испуге,

И безвольным телом телу скажет робко: позови —

На призыв любви — ты знаешь — как ответит друг убогий:

Сосчитав в кармане деньги, поведет ее к углу

И, взвалив любовь с подругой на засиженные дроги,

Повезет огонь к трактиру, довезет одну золу.

И обратно, заедая утоленье нег минутных

Бутербродом, принесенным на прогулку про запас,

В парк приедут для вечерних впечатлений, сонно-мутных,

Завершения воскресных жизни будничной прикрас.

Целый день и целый вечер терпит парк позор прогулок,

Недоступно охраняя сердца девственную глушь,

И когда стихает вечер и на шумный переулок

Сон находит и уводит по домам бесцветность душ —

За заборчиком узорным, стянут красненькой каемкой,

Парк, наследье вековое, в древность узкое окно,

Смотрит горько на пустое дно зеленой чаши емкой

И вздыхает гулким вздохом веток, выросших давно.

1907

3. Гора

Стынет озеро. Над озером высокая гора.

Сплошь застроены купальнями крутые берега.

Поиграл тут кто-то в домики, и брошена игра,

А игравший скрылся ловко в поднебесные луга.

Полдень в волны бросит яркий, насыщенный солнцем зной,

По купальням слышны крики, всплески, визги и смешки.

Расхрабрится и, нырнувши, проплывет пловец иной

Два аршина синей волей и назад в свои мешки.

От купален по мосточкам, разгороженным точь-в-точь,

Переходят на дорогу и с дороги прямо в сад

За решетку, в тот-то номер, день и вечер дотолочь,

Скоротать и жизнь наполнить счетом маленьких услад.

За стеной сосед пиликать будет, радуя свой слух,

Запоет внизу известный в граммофоне баритон.

Побежит студент влюбленный, ко всему суров и глух,

На зеленую скамейку увидать условный сон.

Солнце ясно на закате позолотит окна дач,

Друг за другом налезающих наверх, на склон горы;

На балкончики картежников сведет тоска-палач

Подогреть сердца пустые острым трепетом игры.

Мочь настанет, и поманит, и обманет: не любовь,

А привычка или скука свяжет пары там и здесь,

И любовники, любовницам слегка волнуя кровь,

Устыдясь луны, на окна головой мотнут: завесь!

Полый круг луны высокой все увидит с высоты:

Крыши, трубы, переулки, и вершину озарит,

Где кладбищенские дремлют, надпись высунув, кресты:

Кто, да кто, какой породы и с которых пор лежит.

Как и в жизни городили, чтобы точно знать свое,

Так и здесь решеткой прочной каждый крестик обнесен.

Жизнь в пределах протекала. Что-то кончило ее.

Должен сон и запредельный также быть определен.

Стынет озеро. Над озером высокая гора.

Сплошь застроены строеньями крутые берега.

Поиграл тут кто-то в домики, и брошена игра,

А игравший скрылся ловко в поднебесные луга.

1907

4. Шарманка

И опять визги, лязги шарманки, шарманки,

Свистящей, хрипящей, как ветер, во мне, —

Размалеванной жизни пустые приманки,

Коса из мочалки на лысой луне.

«Маргарита», венгерка и вальс «Ожиданье»,

И вальс «Ожиданье», тоска и тоска.

Той мещанки над жизнью пустой тоскованье,

Чья радость и дело — вязанье носка.

Вот по этому парку, цветов не срывая,

Гулял, поджидал — по траве не ходить!

Золотиста коса, за цветы задевая,

Гимназиста с ума приходила сводить.

Там из досок под соснами пол настилали,

Танцевали венгерку, вертелась рука.

Целовались, клялись и подруг ревновали, —

Шарманка, шарманка, тоска и тоска!

Не хочу. Надоело. Без маски глядится

В лицо мне седая мещанская жисть.

Эй, кому травяная коса пригодится,

Дешевая краска, удалая кисть?

Январь 1907

СЕРДЦЕ

1. Поэт

Изныла грудь. Измаял душу.

Все отдал, продал, подарил.

Построил дом и сам же рушу.

Всесильный — вот — поник без сил.

Глаза потухли. Глухо. Тихо.

И мир — пустая скорлупа.

А там, внизу, стооко лихо,

Вопит и плещет зверь-толпа.

«Ты наш, ты наш! Ты вскормлен нами.

Ты поднят нами из низин.

Ты вспоен нашими страстями,

Ты там не смеешь быть один!»

Как рокот дальнего прибоя,

Я слышу крики, плески рук.

И одиночество глухое

Вползает в сердце, сер паук.

Да. Я был ваш. И к вам лишь рвался,

Когда, ярясь от вешних сил,

В избытке жизни задыхался,

Метался, сеял и дарил.

Когда же в темную утробу

Вся сила, сгинув, утекла

И жизнь моя к сырому гробу

На шаг поближе подошла, —

Я увидал глаза и пасти,

Мою пожравшие судьбу,

И те же алчущие страсти,

И ту же страстную алчбу.

И возмущенный отшатнулся,

И устрашенный отошел.

Владыкой в омут окунулся,

Назад вернулся нищ и гол.

О, вам отныне только песни!

Я жизнь для жизни сберегу.

Я обману вас тем чудесней,

Чем упоительней солгу.

Поэт, лукавствуй и коварствуй!

И лжи и правды властелин,

Когда ты царь — иди и царствуй,

Когда ты нищий — будь один.

Март 1907

2. Старик

Я стар и слаб. Но помню я,

Но что-то помню с давних пор

Из страшной Книги Бытия,

И что-то видел этот взор.

Мой голос глух, и мысль темна,

Родился я — скончалась мать.

Я знаю жизнь дотла, до дна.

О, только, только б рассказать!

Мой детский мир был так суров.

Подвальный мир: окно вверху —

Все та же казнь за жизнь отцов

И зуб за зуб расчет греху.

О, сколько раз, избит ремнем,

Я вверх кричал: «О, Ты! Кто Ты?»

Но день молчал. И с новым днем

Опять молчанье и кнуты.

Прошло ученье. Г од любви!

Густая ночь тяжелых кос.

И пыль в глазах. И жар в крови.

И утром блески белых рос.

Священный год! Я Бога знал.

Я знал весь мир моим, одним.

Но кто же, кто навек отнял,

Что было миг один моим?

Нет мук страшнее мук родов —