Избранные произведения. Том 1 - [38]

Только площадь перейдем.

Белошвейня мне постыла,

Переплетная — ему.

Сердце волею заныло,

Ну-ка, душу подыму!

Только почту миновали

И к собору подошли,

Серой тучей наскакали,

Словно встали из земли.

Жгли, давили, не жалели,

Вот такие же, как ты…

Прочь, солдат, с моей постели!

Память горше бедноты!

Вот такие же хлестали

Беззащитную гурьбу.

Что глаза мои видали,

Не забуду и в гробу.

Уходи, солдат проклятый!

Вон он, братик, за тобой

Смотрит, чахлый, бледноватый,

Из постели гробовой.

Январь 1907

8. Часы

В уездном городе глухом

Жил старый часовщик.

Колес и стрелок скопидом,

Минуток гробовщик.

Осколок древности самой,

Он был Христу родня

И, часовой замкнут тюрьмой,

Не знал сиянья дня.

За кассой дочь часам любви

Утекшим счет вела.

Бегут часы: люби, лови!..

Ах, если б я любить могла!

Но час настал, ударил гром.

Толпа гудит, зовет:

Вставай, товарищ, мы идем!

Стучатся у ворот.

Что надо вам? — Открой скорей!

Кому открыть? — Открой!

Не смеет дочь открыть дверей,

И прянул вольный рой.

Пробит висок. Коса в крови.

Ушли. Стучат часы.

Часы летят, считай, лови!

Бегут часы трусы.

Сидит старик во тьме дневной,

Сквозь тьму на труп глядит.

Часам кивает сединой,

А в ставни дробь стучит.

Стучит, дробит клочки минут,

Добить, добить слепцов!

Кто жив, сюда! — Кто жив, тот тут.

Слепцы из мертвецов.

1907

9. Город

Ой, сестрицы-водяницы, леший — брат, огневики!

Погодите, подождите зажигать, вздувать костер

Там над кручей, возле тучи, у текучи, у реки:

Я закован, я прикован, я в плену у трех сестер.

Как и первая, Крикуша, затомила мой полон

Грудой каменных, высоких, тупооких коробов.

Как второю, Немогушей, я в одежды заключен,

Мягких складок шелест гадок, хуже каменных оков.

Как и третья, Отвыкая, не пускает пуще всех,

Уцепилась, притянула — завязаю в волосах.

Братья, сестры, подождите соучастника утех:

Вот сейчас сорву полоны, долечу в единый мах.

1906

10. На массовку

Леса вековые сосновые,

Луга зеленее зеленого

И неба лазурью вспоенного,

Края, засмеяться готовые,

Нежно-лиловые.

Стволы, побуревшие в летах,

Гордые ржавыми латами,

И между стволами лохматыми,

В дальних просветах,

Вразброд

Рабочий народ.

Шапки надвинуты, вскинуты

Лица вспотевшие.

Все одной радостью двинуты.

Все восхотевшие

Счастья свободного.

Мира негодного

Путы истлевшие

Будто бы скинуты.

Пестрыми массами

Движутся, движутся,

Густо на просеки нижутся.

В городе дымном

Станками, машинами, кассами

Дух искалечен.

В труде заунывном

Голод всегда обеспечен.

Рокот, и грохот, и вой

Фабрики, пóтом и кровью живой

Там, за спиною.

Сердце зарделось

Весною.

В леса захотелось,

На волю —

Услышать про новую долю.

Гулко текут по оврагу

Морем шумливым,

Скованы дружным порывом,

Снова и снова

Пьют заповедную брагу

Воздуха, воли, лучей.

Слова, кипящего слова,

Смелых речей!

Смолкло. Над желтым обрывом

Оратор…

Июнь 1906

ДИКАЯ ВОЛЯ

«Мать родимая, тебе я эту книгу отдаю…»

Мать родимая, тебе я эту книгу отдаю,

Потому что разумею душу вольную твою;

Потому что знал и знаю, как томилась в жизни ты,

Как стихия, мне родная, все рвалась из тесноты;

Здесь поведать захотел я дикой воли голоса,

Что в плену уразумел я, что напела мне краса;

Здесь любовь я исповедал к вечной женской глубине,

Обернулся зорким оком к близкой сердцу старине;

Здесь я снова стал ребенком, нежным, тихим и твоим,

И опять в напеве звонком явлен Бог с лицом благим.

Дар прими и помни: в сыне ожила душа твоя.

Этой книгою отныне пусть живу на свете я.

<1907>

ГОЛОСА СМЕРТИ

ЭЛЕГИИ

1. «Мне тяжело, как в первый день…»

Мне тяжело, как в первый день,

Как в первый день ночного горя,

Когда впервые бросил тень

Закат на даль земли и моря,

Я сон вулканов услыхал,

Вокруг себя разливших лаву

Среди со дна подъятых скал

На первозданную дубраву.

Я под разливами огня

Услышал свист горящей глины,

И свет теперешнего дня

Мне темен, как лучи лучины.

В глухое сердце не гляди,

Оставь расколотую душу!

Всё круче горы впереди,

Я бурей мчусь и скалы рушу.

И прорывая тяжкий путь,

Когда-то вырвусь на приволье!

Или, разбив о камни грудь,

Умру, зальюсь людскою болью.

1907, Кресты

2. «И вот опять совсем один…»

И вот опять совсем один,

Как в чисто поле занесенный

Напором мощным древних льдин,

Седыми мхами опушенный,

Валун, осколок темных скал,

Гранитов севера глухого,

Чью силу в землю закопал

Разбег налета ледяного.

Лежит, проникнув в чернозем,

И глубже каждый год врастает.

А солнце движется кругом,

И ветер с посвистом летает.

Да синий ворон припадет,

Как на скалу высот родимых,

Где пропасть в пасть свою зовет

Бессильной яростью томимых.

Хоть бы распасться и истлеть!

Да нет, крепка судьба гранита:

Покуда солнцу землю греть,

Его твердыня не разбита.

1907

3. «Под вечер жизни, в час унылый…»

Под вечер жизни, в час унылый,

На небо взглянешь впопыхах

И видишь остров сизокрылый

На алых, медленных волнах.

Склонив лицо, закат сияет,

И мертвой зыбью даль рябит.

И неба взор не покидает,

И мир для неба позабыт.

Так тихо плещут волны моря,

Такой корабль сюда плывет,

Что вся тоска земного горя

Не затемнит сиянья вод.

Глядишь на светлое виденье

И видишь в синих парусах

Ушедшей юности волненье,

Былого счастья милый прах.

1907

4. «Опять в печальной тишине…»

Опять в печальной тишине

Недвижным сердцем затихаю,

И ничего опять не знаю, —

Всему внимаю, как во сне.

На мыслях цепкая узда,

Все скрыто тьмой неуловимой: