Избранные произведения. Том 1 - [26]

На воде или в огне.

Помогите мне, козявы,

Неулыбы, червяки!

Протяните, злые травы,

Ваши руки из реки!

Как вошел он, подступился,

Не узнала до сих пор.

Со стыдом моим случился

Не жених, а серый вор».

На далеких на полянах,

Под вечерними цветами,

С почернелыми устами,

Замышляет, мучась в ранах,

Принагнулася Горюнья,

Горя лютого пестунья.

А на небе пожелтелом

Пышет зраком угорелым,

Оттопыривши губу,

Смотрит на землю, покуда

Сын утробный, Чудо-Юдо,

Мечет мать свою в знобу.

Декабрь 1906

2. Сосунок

Бежит зверье, бежал бы бор,

Да крепко врос, закоренел.

А Юдо мчит и мечет взор

И сыплет крик острее стрел:

«Я есть хочу, я пить хочу!

Где мать моя? Я мать ищу.

Лесам, зверям свищу, кричу,

В лесах, полях скачу, рыщу.

Те клочья там ужели мать?

А грудь ее, цвет ал сосец?

К губам прижать, десной сосать…

Пропал сосун, грудной малец!

Ах, елка-ель, согнись в ветвях,

Склонись ко мне, не ты ль несешь

Молочный сок в суках-сучках,

Не ты ль меня вспоишь-спасешь?

Ты, липа-цвет, своей рукой

Прижми меня к груди своей!

Я пить хочу, весь рот сухой,

Теки млекóм, сочись скорей!

Береза-мать, напой, укрой!

Ты так бела, как тело — ты,

Исколот рот, измят корой,

И жилы все сухи, пусты».

«Ну на, соси». И клонит ствол.

И сок течет. И Юдо жив.

Сосет и пьет. Вот день ушел.

И сеет ночь по черни нив.

И ночь ушла. Вот день опять,

Листва шуршит и кроет мох.

И ночь и день. Пора отстать.

Уж голый ствол истек, заглох.

Сорвался лес, стремглав бежит,

И взрытый луг глушит бурьян.

А Юдо мчит, в пустырь кричит:

«Я сыт теперь, я сыт и пьян!»

Февраль 1907

3. Владыка

Упился березовым соком,

Уселся на троне высоком

Из желтых костей.

«Ведите сюда, подводите,

Калите железные нити

Огня золотей».

И всяких к ступеням престола

Подводят раздетых догола,

Со смертью в глазах.

Иного раздуло горою,

Толстел, за конторкою стоя,

В бумажных рублях.

Другой, словно волк отощалый,

Шататься, проситься усталый

По задним дворам.

И тут же продажное тело,

Избитое плеткой умело —

Отрава векам.

Тела за телами мелькают,

Владыка очей не спускает

И машет рукой.

И нижет на прут раскаленный

Палач, наготой распаленный,

Спину за спиной.

Сверкают владычные взоры

На крики измученной своры

Доживших людей.

И плещут железные нити:

«Ведите еще, возводите

На трон из костей!»

1906

4. Купалóкала

Как высоко, как далёко

Купалóкала живет,

Награжденья раздает.

И куда ни глянет око,

Тени темные идут,

Свитки длинные несут.

Кто убил дитя во чреве,

Получает малый знак.

Семь детей — вот это так.

Кто повесился на древе,

Получает за двоих.

Кто повесил семерых —

Получает полухвостье.

Выжег город — три хвоста,

Ход до Адова моста.

Пропускается в Замостье,

Кто в неделю навалил

Тридцать девичьих могил.

Из веков средневековья,

Из старинных городов

Тени тянутся без слов;

Из-за крепостей Московья,

Разукрашенных домов,

С прибалтийских берегов, —

Награжденья вожделея,

Толпы темные идут,

Счеты смерти подают.

Купалóкала, хмелея,

Лобызает верных слуг:

Получай, любимый друг!

Как высоко, как далёко

Купалóкала живет,

Награжденья раздает.

И куда ни глянет око,

Затемнило небосвод,

Тьма в молчании идет.

Январь 1907

КОЛДУНОК

1. Журавль

На поле за горкой, где горка нижает,

Где красные луковки солнце сажает,

Где желтая рожь спорыньей поросла,

Пригнулась, дымится избенка седая,

Зеленые бревна, а крыша рудая,

В червонную землю давненько вросла.

Хихикает, морщится темный комочек,

В окошке убогом колдун-колдуночек,

Бородка по ветру лети, полетай!

«Тю-тю вам, красавицы, девки пустые,

Скончались деньки, посиделки цветные,

Ко мне на лужайку придешь невзначай,

Приступишь тихоней: «Водицы напиться

Пожалуйте, дяденька, сердце стыдится…»

— «Иди, напивайся, проси журавля».

— «Журавль долгоспиный, журавлик высокий,

Нагнися ко мне, окунися в истоки,

Водицы студеной пусти-ка, земля!»

Бадья окунется, журавль колыхнется,

Утробушка-сердце всполохнет, забьется:

Кого-то покажет живая струя!

«Курчавенький, русый, веселый, являйся,

Журавлик, качайся, скорей подымайся,

Вот нá тебе алая лента моя!»

2. Месяц

Заря-огневица горит, полыхает,

За горкою солнце лицо умывает,

Мой след зеленеет на белой росе.

К завалинке старой пригнуся теснее,

Ступить на порог, постучаться не смею,

Царапает шею репейник в косе.

Глаза замутились соленой слезою,

Ах, солнце-орел, не взлетай надо мною:

Постылому сердцу в потемках милей.

Всю ночь белый месяц светил-подымался,

Всю душу измаял, светил-улыбался,

Туманил пустые раздолья полей.

Ведь я не хотела, плясать не умела,

Босыми ногами ступала несмело,

Разок оступилась, упала в траву.

Вина кровяного, ковша кругового

Испить не решилась, вот девичье слово,

И руки сложила, рукав к рукаву.

Ах, старый, заклятый, колдун волосатый,

Чему ты смеялся, хихикал из хаты,

Зачем белый месяц с небес зазывал!

И как же забыла я воду-гадалку?

Как небо свалилось с землею вповалку?

Как месяц высокий меня целовал?

3. Суженый

Размыта дождями осенняя нива,

Да солнце пустило коня желтогрива

Озимою пашней стремглав проскакать.

— Тащися, кобылка, вспотеем за плугом!

Как верить невестам, неверным подругам,

Да девичьи речи на сердце держать!

За тыном встречались, в лесок забирались,

Сбирали чернику, клялись, обещались:

Не сменится месяц, как буду твоя.

Пришло полнолунье, ущербу начало,

К чертям на кулички одна убежала…

Размыкай мне горе, кобылка моя!

Октябрь 1906