Избранные произведения. Т. I - [8]

По выжженным местам

И реку возвратить земле,

И запахи — цветам.

1952

ИЗ ЭКСПЕДИЦИОННОГО ДНЕВНИКА

Контора. Почта. Магазин…

Оазис для первопроходца

У каракумского колодца.

И вдруг: «Вас много, я один!» —

Родимый голос раздается.

Жара, пески, куда ни кинь,

А он, злодей, и тут как дома.

И, покорители пустынь,

Сидим, покорно ждем приема.

1952

ПУД СОЛИ

Диме Пселу, топографу

Чтобы узнать, каков ты есть,

Пуд соли вместе нужно съесть.

Пуд соли на двоих с тобой

Мы, безусловно, съели.

У нас от соли за спиной

Ковбойки отвердели.

Нас солью ослеплял Узбой

Так, что глаза болели.

А наш колодец? Лагерь тот,

Где жили мы вначале?

Соленым был кисель, компот,

Не говоря о чае.

И все ж не оторвешь порой

Нас от питья такого.

Пуд соли съели мы с тобой

В буквальном смысле слова.

Но каждый день мы шли в пески,

Неся во фляжках воду,

И подбирали черепки

Безвестного народа.

Пуд соли съели мы вдвоем,

И все-таки едва ли

Мы до конца в пути своем

Друг друга испытали.

Придется нам с тобою съесть

Еще по пуду соли,

Проверив мужество и честь

В простой, в житейской доле.

1952

СУРОВЫЙ МУЖЧИНА

Краснощекий мальчишка скорее хотел

Стать суровым и гордым мужчиной.

А девчонок привязчивых он не терпел,

Ненавидел их всех до единой.

Но теперь для него эти чувства смешны,

Хоть печальна у смеха причина.

У походных костров без письма от жены

Пропадает суровый мужчина.

1952

СРОЧНЫЙ РАЗГОВОР

Рюрику Садокову

Сегодня день ее рожденья.

Звонки, приветы, поздравленья.

Лишь от меня (сойти с ума!)

Ни телеграммы, ни письма.

Супруг уехал в Каракумы,

А ты что хочешь, то и думай.

Но в эту ночь прервет твой сон

Междугородный телефон.

— Я просьбой вас обеспокою

Соединить меня с Москвою.

— Соединить с Москвой? Сейчас?

А предварительный заказ?

Ведь раньше мне связаться надо

Через Ташауз с Ашхабадом.

Придите завтра к нам сюда.

Но я глаза печально поднял:

— Я должен говорить сегодня,

Сегодня или никогда!

А про себя шепчу слова:

«Пойми меня, телефонистка.

Ну как уйти, когда так близко,

Вот здесь, на проводе, Москва?

В пески ведет моя дорога,

И долго там скитаться мне.

Так дай же с милой хоть немного

Поговорить наедине.

Пусть не тревожится она:

Жара уже не так страшна,

Вода не очень солона,

Уютен наш походный лагерь.

Я, разумеется, здоров

И так хочу…»

Без лишних слов

Я подаю свои бумаги.

И девушка читает вслух

За строчкой строчку, слово в слово,

Что Академией наук

В пустыню я командирован,

Где я работаю и кем.

И, запинаясь, шепчут губы,

Что я в пески сегодня убыл.

— Ну как же убыл? — Не совсем…

Дела немного задержали,

Но… убываю в эту ночь.

— Вот так бы сразу и сказали.

Я постараюсь вам помочь.

Пройдем к начальнику.

Вошли мы

В святилище, где треск и свист,

Где в тучах трубочного дыма

Стучит ночной телеграфист.

Свершилось то, о чем мечтать я

Уже не смел. А кто помог?

Опять магический листок

С академической печатью!

— Эй, Ашхабад, Москву давай!

Ташауз, не перебивай!

Москва? Я из Куня-Ургенча!

(Он крутит пуговицу френча

И машет весело рукой.)

Да есть в Туркмении такой…

Древнейший город, между прочим.

Москва, мы вот о чем хлопочем —

Здесь, в общем… академик ждет!

И трубку мне передает.

По пустякам, для поздравленья

И нежных слов ко дню рожденья,

Что я, несчастный, натворил,

Какую кашу заварил!

Ну что подумает начальник?

И как на это поглядят

Москва, Ташауз, Ашхабад?

И начал я на свой позор

Особо срочный разговор.

— Алло? Товарищ Комарова?

Вас беспокоит Комаров.

Надеюсь, вы вполне здоровы?

Ну, очень рад! И я здоров!

— Сережа, милый, что за диво?

Что это, шутка или бред?

— По порученью коллектива

В день юбилея шлю привет!

(Вот так лирический поэт

И девушку и вдохновенье

Забудет вдруг в одно мгновенье,

Припомнив критиков своих,

И пишет он стихотворенье

Не для любимой, а для них.)

— Да ты с ума сошел, как видно!

Авторитетно и солидно

Я трубку черную держу

И важным голосом твержу,

Что мы живем в пустыне знойной,

Вдали от дома, от жены,

Что письмами бесперебойно

Нас из Москвы снабжать должны.

— Алло! Ты слушаешь?

Задачи Свои мы выполним сполна. —

Не понимая, в трубку плачет

Ошеломленная жена.

На стены крепости старинной

Ложится синий лунный свет,

И кажется свечою длинной

Луну доставший минарет,

И заливаются во мраке

Осатанелые собаки.

Куняургенчские дороги

Видали много ишаков.

Идет по ним ишак двуногий

И слезы льет из-под очков.

Зачем я мудрствовал лукаво?

Кому был нужен важный вздор?

Любовь всегда имеет право

На самый срочный разговор.

1952–1953

ГУСЬ И ЕГО КРИТИКИ Басня

Однажды Гусь, вытягивая шею,

Расхвастался на целый птичий двор:

«Сам поражен я широтой своею.

Ведь я, как человек, ходить умею,

Как рыба, плаваю. А если захочу,

То полечу!

Через забор!»

Индюк подпел: «Стихии вам подвластны!»

А Утка молвила: «Я с Индюком согласна.

У вас такой обширный кругозор!»

«Вы — ко-ко-корифей! — Петух воскликнул с жаром. —

Как птица вами я горжусь!

Недаром

Повсюду говорят: хорош, мол, Гусь!»

Так славил Гуся птичий говор,

Пока не появился Повар.

И только полетел гусиный пух…

«Я знал, — вздохнул Индюк, — что Гусь гогочет глупо,

Что он годится лишь для супа».

«Как он ходил! — вскричал Петух, —

С такими лапками, с такой фигурой

Он ко-ко-ковылял!

Над ним смеялись куры!

Вслух!»

А Утка крякнула: «По правде говоря,

Гусь плавать не умел, и хвастался он зря.

Летать через забор — невелики дела.

Подумаешь, орел! Я б тоже так могла!»