Избранные произведения писателей Дальнего Востока - [7]

— Взбесилась, что ли, стерва! — рявкнул парень. — Еще раз стукнешь — пристрелю! — И он схватил пистолет, висевший на поясе. — А ну, скажи, — заорал он, — видела ты своими глазами, как он выдергивал твои овощи и поджигал твой дом?

Она испугалась. Перестала стучать. Но, увидев, что стрелять он не собирается, набралась храбрости и опять закричала:

— Кто же тут еще может распоряжаться, кроме него! Один он такой вредный, такой бессовестный!

— Ну ты, полегче! — понизив голос, пригрозил парень. — Услышит — в тюрьму упечет!

— Пусть хоть голову отрубит — не боюсь, а тюрьмы и подавно! — Она опять принялась колотить камнем в калитку. — Открой лучше, не то дверь вышибу!

Парень опять направил на нее пистолет:

— Убью!

Она выпятила грудь и исступленно крикнула:

— На, стреляй, стреляй!

Тот опустил пистолет и презрительно усмехнулся:

— Стану я руки пачкать, как же!

И ушел, не оборачиваясь. Она продолжала ругаться и колотить в дверь:

— Собака, шлюхино отродье! Открой, говорю!

Она долго стучала, до боли в руках, но дверь не поддавалась. Тогда она села перевести дух.

Долго сидела. Наконец она поняла, что калитку ей не открыть. К тому же ей вспомнились слова парня о том, что она сама ничего не видела; сколько с господином У ни ругайся, хоть до суда дойди, все равно ничего не докажешь. В порыве ярости она готова была сразиться с ним насмерть. Но сейчас ей показалось это невозможным. Она окончательно пришла в себя, с жалостью подумала о детях. Что бы там ни было, их нельзя бросать, их надо вырастить, поставить на ноги. Материнская любовь горячей волной захлестнула все ее существо. Она медленно пошла домой. И опять перед ней предстало ужасное зрелище. Не было хижины, чтобы укрыться от ветра и дождя, нечего было ждать и от огорода, а главное — ее мучила неизвестность: что еще ей готовят эти злодеи. Оставалось одно: уйти отсюда. Куда? Она не знала. Чувствовала только, что лучше покинуть это место, тогда, может быть, ей удастся спасти детей от голодной смерти.

Она собрала вещи, посмотрела на мандариновые деревья, на мушмулу, на персиковые и сливовые деревья на берегу речки, и ей неожиданно в голову пришла жестокая мысль:

«Срублю эти деревья, чтобы не достались черепашьим ублюдкам!» Но тут она вспомнила, что топор сгорел и рубить нечем. Ей осталось только послать проклятье:

— Пусть жрет, чтоб его понос прохватил! Чтоб лихорадка трясла!

Жена Ши Цина повела детей на могилу свекрови, проститься. Едва сдерживая слезы, она прошептала:

— Мама, я не могу больше здесь жить и ухаживать за тобой, придется мне вместе с твоими внуками идти по миру. Ты на том свете порадей за них, защити от болезней и страданий на долгом пути!..

 

За спиной она несла узел с постелью, на руках — младенца. Две старшие девочки тащили на палке котел, два младших мальчика шли налегке. Они шли вдоль речки прямо к селению. Позади бежали собаки. Жители селенья — те, кто подобрее — уже помогли ей однажды, а на этот раз не смогли ей ничего дать, только немножко покормили детей. На ночь жена Ши Цина с детьми устроилась под открытым небом на пустыре около автобусной станции. Она знала, что здесь ей ничего больше не удастся выпросить, и решила на следующий день идти в город. Утром они побрели по шоссе и на повороте опять увидели в ущелье то место, где жили.

Ущелье было затянуто легким белым туманом. Утренние золотистые лучи солнца осветили сосновый лес на вершине горы. Фруктовые деревья на берегу и огород все еще утопали в тенистой мгле.

— Мама, смотри, вон наш дом! — радостно закричали дети.

Мать посмотрела в ущелье, но, чтобы не заплакать, быстро опустила голову. Дети продолжали ее расспрашивать:

— Мама, а когда мы вернемся?

Сдерживая слезы, она уверенно ответила:

— Мы вернемся, когда мандарины и апельсины станут красными!

— Мам, а куда мы идем?

Она долго молчала, пока не придумала, что сказать:

— Мы идем искать папу!

Дети восторженно смеялись, с радостью говорили об отце. Мать не вытерпела: глаза ее наполнились слезами.

Через некоторое время слезы высохли, на душе стало спокойней, радостный ребячий смех вселил в нее бодрость и энергию. Стиснув зубы, она подумала: «Будь что будет, но детей я выращу!»

СКВОЗЬ СУМРАК

Горные вершины по ту сторону реки отбрасывают огромные тени на прибрежный песок, кое-где застилают ими мутную желтую воду, окрашивая ее в мрачный серый цвет. Река течет медленно, лодок совсем не видно, лишь несколько чаек, сверкая белыми крыльями, проносятся над водой и взмывают ввысь. По прибрежной дороге устало бредут двое, то спускаясь на песчаные отмели, то взбираясь на кручи. Высокого зовут Су Юэлинь. Ему восемнадцать лет, одет он в старую форму из черной диагонали, несколько пуговиц на груди расстегнуто, фуражка, защищавшая днем от солнца, сдвинута на затылок. Красное от долгой ходьбы лицо покрылось испариной, глаза широко раскрыты. Каждый раз, взобравшись на кручу, он замедляет шаг и окидывает взглядом реку.

За рекой в лучах заходящего солнца четко вырисовывается горная гряда, бирюзовые леса, иссиня-черные скалы и вьющиеся пепельно-белые тропинки; на склонах далеких гор — распаханная земля, в густой зелени притаилось несколько бурых хижин, от которых в ясное голубоватое небо тянутся струйки белесого дыма — пришла пора ужинать. Су Юэлинь вздохнул. С утра у него во рту не было ни крошки. Внезапно за крутым поворотом горной дороги открылась восхитительная картина: на широком водном просторе, озаренном вечерним солнцем, бесчисленными золотыми чешуйками поблескивала мелкая рябь. Но красота природы не радовала Су Юэлиня, и он упавшим голосом пробурчал: