Избранные произведения - [8]

Старухи по избам на небо вопиют,

Робята малые, все девки, бабы, куры

Забились под печи и спрятались в конуры.

Мы видим, что не быть письму его конца,

Не стали слушаться мы более писца.

Как вихри ото всех сторон мы закрутились

И, сжавшись кучею, ко брани устремились!

Плетни ни от воды, не могут нас сдержать,

Валдайцам лишь одно спасение — бежать.

Однако против нас стоят они упорно

И действуют своим дреколием проворно.

Не можем разорвать мы их порядка связь:

Летят со обои́х сторон каменья, грязь,

Неистовых людей военные снаряды;

Мараем и разим друг друга без пощады.

Но наши так стоят, как твердая стена;

Прости, что я теперь напомню имена,

Которые сюда вносить хотя б некстати,

Однак без них нельзя б победы одержати;

Хотя бы наш писец еще мудрее был,

Но он бы лбом своим стены той не разбил,

Которую едва мы кольем раздробили.

Уж мы каменьями друг друга больно били,

Как первый Степка наш, ужасный озорник,

Хотя невзрачен он, но сильный был мужик.

Сей с яростию в бой ближайший устремился

И в кучу толстую к валдайцам проломился;

Биет ура́зиной, восстал меж ими крик,

А Степка действует над ними, как мясник.

Потом тотчас его племянник, взяв дубину,

Помчался, оробел и дал им видеть спину,

Где резвый на него валдаец наскочил

И верх над нашим сей героем получил.

В средине самыя кровопролитной сечи

Вскочил ко нашему герою тот на плечи,

И превознесся тем над всею он ордой,

Он начал битвою, а кончил шахордой.

Но шутка такова окончилась бедою,

Валдаец не успел поздравить нас с ездою:

Племянник Степкин, взяв валдайца за кушак,

И тропнул о землю сего героя так,

Что нос его разбил и сделал как плющатку;

С тех пор он на нос свой кладет всегда заплатку.

И се увидели мы все тогда вдали:

Несется человек, замаран весь в пыли;

То был прегордый сам валдайцев предводитель;

Сей скот был нашему подобный управитель;

Свирепствуя на нас, во внутреннем огне,

Он скачет к нашему герою на коне.

Все мнили, что они ужасною борьбою

Окончат общий бой одни между собою;

Все смотрим, все стоим, и всех нас обнял страх,

Уже съезжаются герои на конях.

Но вдруг тут мысли в них совсем переменились:

Они не билися, но только побранились;

Оставя кончить бой единым только нам,

Их кони развезли обоих по домам.

Меж тем уж солнышко, коль хочешь это ведать,

Сияло так, что нам пора бы и обедать;

И если бы не бой проклятый захватил,

Я, может быть, куска б уж два-три проглотил,

Но в обстоятельстве, в каком была жизнь наша,

Не шли на ум мне щи, ниже́ крутая каша.

Когда начальников лошадки развезли,

Тогда прямую мы войну произвели;

Не стало между всех порядка никакого,

И с тем не стало вдруг большого, ни меньшого,

Смесилися мы все и стали все равны;

Трещат на многих там и по́рты и штаны,

Восходит пыль столпом, как облако виется,

Визг, топот, шум и крик повсюду раздается;

Я множество побой различных тамо зрел:

Иной противника дубиною огрел,

Другой поверг врага, запяв через колено,[32]

И держит над спиной взнесенное полено,

Но вдруг повержен быв дубиной, сам лежит

И победителя по-матерны пушит;

Иные за виски друг друга лишь ухватят,

Уже друг друга жмут, ерошат и клокатят[33].

Хотя б и бритый к нам татарин подскочил,

И тот бы, думаю, ерошки[34] получил.

А вы, о бороды! раскольничье убранство!

Вы чувствовали тут всех большее тиранство:

Лишь только под живот кто даст кому тычка,

Ан вдруг бородушки не станет ни клочка,

И в ней распишется рука другого вскоре.

Итак, с валдайцами мы долго были в споре,

Не преставаючи друг друга поражать,

Кому приличнее победу одержать?

Но наконец мы их проворству уступили

И тыл соперникам неволей обратили:

Побегли мы чрез дол, — о дол, плачевный дол!

У каждой женщины в зубах мы зрим подол,

Бегут, и все творят движение различно.

Но мне тебе сего вещати неприлично,

Скажу лишь то, что мы их зрели много тел.

Вдруг брат мой в помощь к нам, как ястреб, налетел,

Смутил побоище как брагу он в ушате.

Но не поставь мне в ложь, что я скажу о брате:

Имея толстую уразину в руках,

Наносит нашим всем врагам он ею страх:

Где с нею он пройдет, там улица явится,

А где пове́рнется, там площадь становится.

Уже он близ часа́ валдайцев поражал,

И словом, от него там каждый прочь бежал,

Как вдруг против его соперник появился,

Вдруг подвиг братнин тут совсем остановился;

Валдаец сей к нему на шею вдруг повис

И ухо правое у брата прочь отгрыз.

И тако братец мой, возлюбленный Илюха,

Пришел на брань с ушьми, а прочь пошел без уха;

Тащится, как свинья, совсем окровавлен,

Изъеден, оборва́н, а пуще острамлен:

Какая же, суди, мне сделалась утрата,

Лишился уха он, а я лишился брата!

С тех пор за брата я его не признаю.

Не мни, что я сказал напрасно речь сию:

Когда он был еще с обоими ушами,

Тогда он трогался несчастливых словами,

А ныне эта дверь совсем затворена,

И слышит только он одно, кто молвит «на!»,

А «дай» — сего словца он ныне уж не внемлет,

И левым ухом просьб ничьих он не приемлет:

В пустом колодезе не скоро на́йдешь клад,

А мне без этого не надобен и брат.

По потерянии подвижника такого

Не стало средства нам к победе никакого:

Валдайцы истинный над нами взяли верх;

Разят нас, бьют, теснят и гонят с поля всех;

Пришло было уж нам совсем в тот день пропасти,

Но Степка нас тогда избавил от напасти: