Избранные произведения - [25]

Куда природы грозы

Всё сносят, к той же мете,

Куда листочек розы

Летит и лавра лист.

И в воздыханье вечном нет спасенья.

Перевод А. Наймана

ПАЛИНОДИЯ [60]

Маркизу Джино Каппони [61]

И в воздыханье вечном нет спасенья.

Петрарка

Я заблуждался, добрый Джино; я

Давно и тяжко заблуждался. Жалкой

И суетной мне жизнь казалась, век же

Наш мнился мне особенно нелепым…

Невыносимой речь моя была

Ушам блаженных смертных, если можно

И следует звать человека смертным.

Но из благоухающего рая

Стал слышен изумленный, возмущенный

Смех племени иного. И они

Сказали, что, неловкий неудачник,

Неопытный в усладах, не способный

К веселью, я считаю жребий свой

Единственный — уделом всех, что все

Несчастны, точно я. И вот, средь дыма

Сигар, хрустения бисквитов, крика

Разносчиков напитков и сластей,

Средь движущихся чашек, среди ложек

Мелькающих, блеснул моим глазам

Недолговечный свет газеты. Тотчас

Мне стало ясно общее довольство

И радость жизни смертного. Я понял

Смысл высший и значение земных

Вещей, узнал, что путь людей усеян

Цветами, что ничто не досаждает

Нам и ничто не огорчает нас

Здесь, на земле. Познал я также разум

И добродетель века моего,

Его науки и труды, его

Высокую ученость. Я увидел,

Как от Марокко до стены Китайской,

От Полюса до Нила, от Бостона

До Гоа все державы, королевства,

Все герцогства бегут не чуя ног

За счастьем и уже его схватили

За гриву дикую или за кончик

Хвоста. Все это видя, размышляя

И о себе, и о своей огромной

Ошибке давней, устыдился я.

Век золотой сейчас прядут, о Джино,

Трех парок веретена. Обещают

Его единодушно все газеты,

Везде, на разных языках. Любовь

Всеобщая, железные дороги,

Торговля, пар, холера, тиф прекрасно

Соединят различные народы

И климаты; никто не удивится,

Когда сосна иль дуб вдруг источат

Мед иль закружатся под звуки вальса.

Так возросла, а в будущем сильней

Мощь кубов перегонных возрастет,

Реторт, машин, пославших вызов небу,

Что внуки Сима, Хама и Яфета

Уже сейчас летают так свободно

И будут все свободнее летать.

Нет, желудей никто не будет есть,

Коль голод не понудит; но оружье

Не будет праздным. И земля с презреньем

И золото, и серебро отвергнет,

Прельстившись векселями. И, как прежде.

Счастливое людское племя будет

Кровь ближних проливать своих: Европа

И дальний брег Атлантики — приют

Цивилизации последний — будут

Являть собой кровавые поля

Сражений всякий раз, как роковая

Причина — в виде перца, иль корицы,

Иль сахарного тростника, иль вещи

Любой другой, стать золотом способной,—

Устроит столкновенье мирных толп,

И при любом общественном устройстве

Всегда пребудут истинная ценность

И добродетель, вера, справедливость

Общественным удачам чужды, вечно

Посрамлены, побеждены пребудут —

Уж такова природа их: всегда

На заднем плане прятаться. А наглость,

Посредственность, мошенничество будут

Господствовать, всплывая на поверхность.

Могущество и власть (сосредоточить

Или рассеять их) — всегда во зло

Владеющий распорядится ими,

Любое дав тому названье. Этот

Закон первейший выведен природой

И роком на алмазе, и его

Своими молниями не сотрут

Ни Вольта, ни Британия с ее

Машинами, ни Дэви[62], ни наш век,

Струящий Ганг из новых манифестов.

Вовеки добрым людям будет плохо,

А негодяям — хорошо; и будет

Мир ополчаться против благородных

Людей; вовеки клевета и зависть

Тиранить будут истинную честь.

И будет сильный слабыми питаться,

Голодный нищий будет у богатых

Слугою и работником; в любой

Общественной формации, везде —

Где полюс иль экватор — вечно будет

Так до поры, пока земли приюта

И света солнца люди не лишатся.

И зарождающийся золотой

Век должен на себе нести печать

Веков прошедших, потому что сотни

Начал враждебных, несогласий прячет

Сама природа общества людского,

И примирить их было не дано

Ни мощи человека, ни уму,

С тех пор как славный род наш появился

На свет; и будут перед ними так же

Бессильны все умы, все начинанья

И все газеты наших дней. А что

Касается важнейшего, то счастье

Живущих будет полным и доселе

Невиданным. Одежда — шерстяная

Иль шелковая — с каждым днем все мягче

И мягче будет. Сбросив мешковину,

Свое обветренное тело в хлопок

И фетр крестьяне облекут. И лучше

По качествам, изящнее на вид

Ковры и покрывала станут, стулья,

Столы, кровати, скамьи и диваны,

Своей недолговечной красотой

Людские радуя жилища. Кухню

Займет посуда небывалых форм.

Проезд, верней, полет Париж — Кале,

Оттуда — в Лондон, Лондон — Ливерпуль

Так будет скор, что нам и не представить;

А под широким ложем Темзы[63] будет

Прорыт тоннель — проект бессмертный, дерзкий.

Волнующий умы уж столько лет.

Зажгутся фонари, но безопасность

Останется такою же, как нынче,

На улицах безлюдных и на главных

Проспектах городов больших.

И эта Блаженная судьба, и эта радость —

Дар неба поколениям грядущим.

Тот счастлив, кто, покуда я пишу,

Кричит в руках у бабки повивальной!

Они застанут долгожданный день,

Когда определит научный опыт —

И каждая малютка с молоком

Кормилицы узнает это, — сколько

Круп, мяса, соли поглощает город

За месяц; сколько умерших и сколько

Родившихся записывает старый

Священник; и когда газеты — жизнь

Вселенной и душа ее, источник

Единственный познанья всех эпох,—

Размножившись при помощи машин

Мильонным тиражом, собой покроют

Долины, горы и простор безбрежный