Избранные произведения - [11]

Пусть зверь иль буря прах мой

Невесть куда закинут,

А имя пусть и память в ветре сгинут.

Перевод А. Наймана

ВЕСНЕ, ИЛИ ИЗ АНТИЧНЫХ ПРЕДАНИЙ [30]

Да, солнце хвори неба

Целит, и очищают воздух стылый

Зефиры, разгоняя облака,

Чьи сумрачные тени исчезают;

Да, птицы грудкой хилой

Встречают ветер, и сиянье дня

Вселяет во встревоженных зверей,

Лес пронизав и иней растопив,

Страсть новую и новую надежду.

Но дней былых вернется ли порыв

К людским усталым душам,

Схороненным в скорбях, бедой сраженным

До времени и блеском

Зловещим правды? Фебовы лучи

Не навсегда ль зашли для них, померкли?

Душистая весна,

Разгонишь ли ты кровь в несчастных, чьи

Сердца, узнав в цветущие года

Вкус старости, покрылись коркой льда?

Жива ль ты, о святая

Природа, впрямь жива ли и увялым

Я слухом глас ловлю твой материнский?

Когда-то берега приютом были

Нимф белых, а зерцалом —

Прозрачные ключи. Стопы бессмертных

Таинственною пляской сотрясали

Хребет, покрытый непроглядной чащей

(Лишь ветром ныне движимой); пастух

Гнал в зной, размывший тени, на пестрящий

Цветами склон, к реке

Пить жаждущих ягнят, внимая звонким

Напевам сельских Панов,

Брег оглашавшим; видя, как бурлили

Теченья, мнил он в страхе, что незримый

То спуск колчаноносной

Богини в глубь, желающей от пыли

Отмыть, прилипшей к ней в кровавом гоне,

Свой снежный стан и девичьи ладони.

Живым был лес когда-то,

И поле, и цветы. Дружили тучи,

Сырые ветры и титанов факел

С семьей людей, когда безмолвной ночью,

На отмели иль круче,

Внимательным сопровождая взором

Тебя, лампада Кипра, странник мог

Вообразить и спутницей в дороге

Тебя, и покровительницей смертных.

От городских раздоров, и тревоги,

И грязи убежавший

В глубь леса человек, к стволам шершавым

Приникнув грудью, верил,

Что дышит лист, что огнь в бескровной жиле

Древесной бьется, что трепещут тайно

В мучительном сплетенье

Печальная Филлида с Дафной или

Что сын Климены, солнцем в Эридане

Утопленный, исторг у дев рыданье.

Суровые утесы,

И вас, бия, в волненье приводили

Людских скорбей стенания глухие,

Когда в пещерах горных жило Эхо,—

Не ложный шум стихии

Воздушной, но душа несчастной нимфы,

Злой изгнанная страстью и жестокой

Судьбой из плоти хрупкой. Нам сквозь дали

Унылые, чрез рифы и из гротов

На плач и вздох прерывистый печали

Под небом отзывалась

Она везде. И ты, гласит преданье,

Жила людскою жизнью,

Певунья-птица, в спутанной чащобе

Год обновленный славящая ныне,

И так просторам темным

И нивам спящим плакалась о злобе

Старинной, опозоренная дева,

Что день бледнел от жалости и гнева.

Но род наш чужд тебе;

Вдохновлены изменчивые трели

Твои не скорбью, не грешна ты больше —

И нам не так близка в твоем укрытье.

Олимпа опустели,

Увы, луга; по облакам и кручам

Блуждая, в души правых и не правых

Холодный страх равно раскаты грома

Вселяют; и неведома родная

Земля сынам, и с ними не знакома,

И скорбные лишь души

Растит, — так ты хоть, дивная природа,

О тяжкой пытке смертных

Узнай и древний пламень мне пошли

Вновь, если ты и впрямь жива и если

Есть место — в небесах ли,

Во глуби ль вод, средь знойной ли земли,

Где наши могут возбудить терзанья

Хоть любопытство, коль не состраданье.

Перевод А. Наймана

ГИМН ПРАОТЦАМ, ИЛИ О НАЧАЛАХ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО [31]

Отцы благие племени людского,

Вам снова песнь сынов, сраженных скорбью,

Воздаст хвалу. В вас более, чем в нас,

Нуждался вечный движитель светил,

И ясный день не столь плачевным видеть

Вы были званы. Судьбам жалких смертных

Недуги неисцельные, рожденье

Для слез, влеченье к тьме могильной, к бездне,

Сладчайшее, чем к светлости эфирной,

Не праведный закон небес иль жалость

Определили. Древнее преданье

О древней вашей пусть вине вещает,

Предавшей род людей тиранской власти

Болезней и страданий, — преступленьем

Гнуснейшим ваших чад, их беспокойным

Умом, а в большей мере слабоумьем

Вооружен был против нас сердитый

Олимп и длань кормилицы-природы;

Жизнь отягчилась с той поры для нас,

На плодородье матернего лона

Легло проклятье, бешенство Эреба

Окутало и разорило землю.

Отец и древний вождь людской семьи,

Ты первый созерцал сиянье дня,

И сфер вращавшихся пурпурный пламень,

И новых обитателей полей,

И ветерок, блуждавший лугом юным,

Когда с неслышанным доселе ревом

Потоки с Альп по скалам низвергались

В пустынный дол, когда на побережьях

Смеющихся, где славные народы

И грады обоснуются, царил

Мир, после неизвестный, на холмы же,

Не тронутые плугом, Феба луч

Немой светил и позлащенный месяц.

Отшельница-земля, сколь ты счастливой

Была, не зная зла и дней унылых!

О, сколько мук твоих сынам, злосчастный

Отец, какую пыток вереницу

Готовил рок! Вот брат, охвачен гневом,

Пятнает братской кровью и убийством

Пустую ниву, и эфир небесный

Всколеблен взмахом мерзких крыльев смерти.

Трепещущий беглец-братоубийца,

От мрака одиночества спасаясь

И ярости ветров, сокрытой в чащах,

Впервые кровли городов возводит,

Издерганных забот приют и царство;

Впервые безнадежное, больное

Раскаянье под общий сводит кров

Ослепших смертных; с той поры не тронут

Рукой нечистой гнутый плуг и низким

Стал тяжкий сельский труд; на наш злодейский

Порог вступила праздность, в косном теле

Угасла мощь природная; погрязли

В безволье души; и упало рабство,

Зло крайнее, на слабый род людской.

О ты, кто беззаконных чад от гнева