Избранные произведения - [9]

Пример напасти. Непроглядной тьмой

Та, что считал ты мрачной и ужасной,

Жизнь наша стала. Кто тебя оплачет,

Коль никого нет, кто бы,

Кроме себя, был чем-то ныне занят?

Кто безрассудной скорбь твою не звал?

Что высшее, что редкое не значит

У них безумья? Злобы

Укол слабей, чем равнодушье, ранит

Тех, кто великих заслужил похвал.

Коль век не песнь, а цифру славословит,

Кто лавр тебе еще раз приготовит?

С тех, скорбный гений, лет досель не встал

Никто, кем бы поддержан

Был итальянский дух, — лишь тот, кто в тьму

Глухого века злой судьбой был ввержен,

Аллоброг[24], доблесть дикую кому

Послало небо, а не отчий край,

Бессильный и бесплодный;

Нося ее в груди, он, безоружный —

О дерзость! — вел с тиранами на сцене

Войну: хоть мнимой волею пускай,

Хоть бранью безысходной

Дают увлечься ярости недужной

Людей! Один стоял он на арене,

Ибо, кто празден и бездарно нем,

Тот выше всех у нас и мил нам всем.

Жизнь в трепете он прожил и в презренье,

И нет на ней пятна;

Смерть упасла от худших унижений.

Витторио[25], ни век сей, ни страна

Не для тебя. Других достоин гений

Времен и мест. В бездействии застыв,

Ликуем мы, ведомы

Посредственностью. На одну ступень

Мудрец сведен, толпа подъята — мир

Уравнен. Открыватель, твой порыв[26]

От смертной пусть истомы

Спасет живых; заставь вещать нам тень

Героя; укажи ориентир

Гнилому веку: может, пробудится

Для дел высоких он — иль устыдится.

Перевод А. Наймана

НА ЗАМУЖЕСТВО СЕСТРЫ ПАОЛИНЫ [27]

Из отчего гнезда,

Из тиши, из приюта грез и нег

И чар, в чьем обрело небесном даре

Уединенье прелесть, ты туда

Влекома роком, где течет в угаре

И шуме жизнь; нам в этот гнусный век

Жестоким небом послано предвестье,

Сестра моя, что в смутный

И горемычный час

Умножишь ты Италии несчастной

Несчастную семью. Готовь запас

Отваги для детей. Прочь ветр попутный

Гоним судьбой злострастной

От доблестей. Замкнуть

Дух чистый не дано в больную грудь.

Ждут скорбь иль подлость — розно —

Твоих сынов. О, пусть бы скорбь! Прорыв

Меж доблестью и счастьем ров бездонный,

Нрав торжествует низкий. Слишком поздно,

Под самый Вечер дел людских рожденный

Здесь обретает чувство и порыв.

Пусть небо глухо, тем труди ты сердце,

Не выросли чтоб дети Ни счастия друзьями,

Ни робости игрушкой и надежд,—

Счастливыми вы прослывете, сами

Дивясь, в каком-то будущем столетье,

Ибо (срамной невежд

И трусов стиль) мы травим

Живую доблесть — мертвую же славим.

О жены, ждет от вас

Немногого отчизна; и лучится

Не на позор и муку людям, пламя

И сталь смиряя, нега ваших глаз.

Мудрец и воин направляем вами

На мысль и дело. Все, что колесница Божественная дня везет, все вам.

Дать требую у века

Отчет вам. Разве взмах

Рук ваших огнь священный погасил,

Огнь юности? Иль из-за вас зачах,

Забит наш нрав? И коль душа — калека,

Коль цель низка, коль жил

Природная цена

И мышц ничтожна, ваша ль то вина?

Любовь — деяний шпора

Высоких, коль ценить ее; порывы

Благие будит красота. Но те

Безлюбы души, в ком сердца ретивы

Не могут стать, когда вступают в споры

Ветра, и сводит тучи в высоте

Олимп, и сотрясает гору буря.

Взбесившись. Девы! жены!

О, только б возбудил

В вас тот, кто чести, пред грозой сробев,

Лишился отчей, кто свой запер пыл

И пошлый ум свой в грязные загоны,

Презрение и гнев,—

Коль тех любить должны вы

Мужчин, что смелы, а не что смазливы.

Чтоб матерями трусов,

Страшитесь, вас не стали звать. Страданья

Достойных пусть терпеть младое племя

Научится; пусть презрит тех, чьих вкусов

Позорное не оскорбляет время.

Мужая для отчизны, пусть деянья

Отцов и чем обязан край им вспомнит.

Так, чтя героев сеч,

Чтя древних имена,

Рос Спарты род, младой, вольнолюбивый,

До дня, в который повязала меч

На пояс мужу юная жена,

А после черной гривой

Склонялась к наготе

Безжизненного тела на щите.

Виргиния, был лику

Дан образ твоему небесной дланью

Красы всесильной. Твоего же сила

Презренья ввергла римского владыку

В отчаянье. Прелестная, входила

Ты в возраст, склонный к нежному мечтанью,

Когда рассек грудь белую твою

Отцовский грубый нож,

И ты сошла в Эреб,

Сказав: «Пусть старость цвет и жар отнимет,

Отец, у тела; встанет прежде склеп

Пусть — чем меня сквернейшее из лож,

Тирана ложе, примет.

И коль в крови моей

Рим должен жизнь и мощь обресть, убей!»

Благая! хоть светила

В твой век был ярче блеск, чем в наш, но бремя

Могильное утешней днесь нести:

Земля родная этот холм почтила

Слезами. Пусть ты здесь не во плоти

Прелестной, новым ромулово племя

Зажглося гневом вкруг тебя: в пыли

Власы грязнит тиран,

И воля веселит

Забывчивые души, и на сонной

Земле латинским Марсом стан разбит

От тьмы полярной до полдневных стран.

Так, в тяжком погребенный

Безделье, вечный Рим

Судьбой жены вновь стал животворим.

Перевод А. Наймана

ПОБЕДИТЕЛЮ ИГРЫ В МЯЧ [28]

Лик славы узнавать и глас веселый,

О юноша, учись

И то, сколь много пота быть пролито

Должно в боренье с праздностью.  Гонись,

Отважный (коль не хочешь, чтобы полой

Водою лет могло быть имя смыто

Твое), гонись и достигать высот

Вели душе! Арен и цирков эхо

Гремит тебе, тебя к благим деяньям

Народное признание зовет.

И край родной тебя, хоть ты лишь ранним

Сиять цветеньем начал,

Величье древних обновить назначил.

Не окунал тот в Марафоне дланей

В кровь варваров, кто шумно

Игравшую палестру, луг в Элее,