Избранные произведения - [48]

Назвать и жертвой это. Тот, кто жил

Глубоким, цельным чувством к жизни прошлой

Хоть несколько мгновений, — не мечтай

Жить вновь — благодари и умирай!

18

Один лишь раз… о да! сомнений нет —

Раз только — хаос груди проникает

Таинственный глагол: «да будет свет!»

Встает светило, бездну озаряет,

И все, что в ней кипело много лет,

Теплом лучей вкруг центра собирает.

Что жить должно — на жизнь дает ответ;

В чем меры нет — как море опадает;

Душевный мир замкнут и завершен:

Не темная им больше правит сила,

А стройно, мерно двигается он

Вокруг животворящего светила.

Из бездны темной вырвавшись, оно

Все держит властно, все живит равно.

19

О, не зови мечтанием безумным

Того, что сердцу опытом далось!

Едва ль не все, что названо разумным,

Родилося сначала в царстве грез,

Явясь на свет, встречалось смехом шумным

Иль ярым кликом бешеных угроз,

Таилось в тишине благоразумным

И кровью многих смелых полилось.

И вновь нежданно миру представало,

И, бездны мрак лучами озаря,

Блестящим диском истины сияло,

А греза-то была его заря!

То было бездны смутное стремленье

Создать свой центр, найти определенье.

20

Нет! не зови безумием больным

Того, что ты, пугливою борьбою

Встречая долго и мечтам моим

Отдаться медля, чуткою душою

Поймешь, бывало, ясно той порою,

Когда пойдут по небесам ночным

Лампады зажигаться над землею!

В тот час к земле опущенным твоим

Ресницам длинным было подниматься

Вольнее — и, борьбой утомлена,

Решалася ты вере отдаваться,

И, девственно-светла, чиста, нежна,

Ты слушала с доверчивостью жадной

То проповедь, то ропот безотрадный!

21

Как я любил в тебе, мой серафим,

Борьбу твою с моею мыслью каждой,

Ту робость, что лишь избранным одним

Душа́м дается, настоящей жаждой

Исполненным… Приходит вера к ним

Не скоро, но, поверивши однажды,

Они того, что истинно-святым

Признали раз, не поверяют дважды.

Таких не много. Их благословил

Иль проклял рок — не знаю. В битву смело

Они идут, не спрашиваясь сил.

Им жизнь — не сон, а явь, им слово — дело.

И часто… Но ведь есть же, наконец,

Всеправящий, всевидящий отец!

22

И что мне было в этих слепо-страстных

Иль страстно-легкомысленных душах,

Которых вечно можно влечь, несчастных,

Из неба в ад, с вершины в грязь и прах,

Которых, в сердца чувствиях невластных,

Таскай куда угодно, — в тех рабах,

Привыкших пыл движений любострастных

Цитатами и в прозе и в стихах

Раскрашивать? Душе противно было

Слепое их сочувствие всегда,

Пусть не одна из них меня любила

С забвеньем долга, чести и стыда,

Бессмысленно со мною разделяя

И тьму и свет, и добрая и злая!

23

Но ты… Нервический удар в тот час,

Когда б сбылись несбыточные грезы,

Разбил бы полнотой блаженства нас,

Деливших все: молитву, думы, слезы…

Я в это верю твердо… Но не раз

Я сравнивал тебя с листом мимозы

Пугливо-диким, как и ты подчас,

Когда мой ропот в мрачные угрозы

Переходил и мой язык, как нож,

В минуты скорби тягостной иль гнева,

Мещанство, пошлость, хамство или ложь

Рубил сплеча направо и налево…

Тогда твои сжималися черты,

Как у мимозы трепетной листы.

24

Прости меня! Романтик с малолетства

До зрелых лет — увы! я сохранил

Мочаловского времени наследство

И, как Торцов, «трагедии любил».

Я склонность к героическому с детства

Почувствовал, в душе ее носил

Как некий клад, испробовал все средства

Жизнь прожигать и безобразно пил;

Но было в этом донкихотстве диком

Не самолюбье пошлое одно:

Кто слезы лить способен о великом,

Чье сердце жаждой истины полно,

В ком фанатизм способен на смиренье,

На ком печать избранья и служенья.

25

А все же я «трагедии ломал»,

Хоть над трагизмом первый издевался…

Мочаловский заметный идеал

Невольно предо мною рисовался;

Но с ужасом я часто узнавал,

Что я до боли сердца заигрался,

В страданьях ложных искренно страдал

И гамлетовским хохотом смеялся,

Что билася действительно во мне

Какая-то неправильная жила

И в страстно-лихорадочном огне

Меня всегда держала и томила,

Что в меру я — уж так судил мне бог —

Ни радоваться ни страдать не мог!

26

О вы, насмешкой горько-ядовитой

Иль шуткой меткой иль забавно-злой

Нередко нарушавшие покой

Скрываемой и часто ловко скрытой,

Но вечной язвы, вы, кому душой,

Всей любящей без меры, хоть разбитой

Душой я предавался — раны той,

Следов борьбы не стихшей, но прожитой,

Касались вы всегда ли в добрый час,

Всегда ль с сознаньем истины и права?

Иль часто брат, любивший братски вас,

Был дружескому юмору забава?..

Что б ни было — я благодарен вам:

Я в юморе искал отрады сам!

27

Но ты… тебя терзать мне было любо,

Сознательно, расчетливо терзать…

Боль сердца — как нытье больного зуба

Ужасную — тебе я передать

Безжалостно хотел. Я был сугубо

Виновен — я, привыкший раздувать

В себе безумство, наслаждался грубо

Сознанием, что в силах ты страдать,

Как я же! О, прости меня: жестоко

Наказан я за вызов темных сил…

Проклятый коршун памяти глубоко

Мне в сердце когти острые вонзил.

И клювом жадным вся душа изрыта

Nell mezzo del cammin di mia vita!

28

Я не пою «увядший жизни цвет»,

Как юноша, который сам не знает

Цены тому, что он, слепец, меняет

На тяжкое наследье зол и бед.

Обновка мрачной скорби не прельщает

Меня давно — с тех пор, как тридцать лет

Мне минуло… Не отжил я — о нет!..

И чуткая душа не засыпает!

Но в том и казнь: на что бы ни дала

Душа свой отзыв — в отзыве таится