Избранные произведения - [46]

Поэты наши… Злобой и тоской

Железные стихи их нам звенели —

Но стих давно уж не звучал тобой…

На божий мир так сумрачно глядели

Избранники, нам данные судьбой,

И Лермонтов и Гоголь… так уныло,

Так без тебя нам пусто в мире было!

51

Мы знали все — я первый, каюсь, знал

Безумство влажного вакханок поцелуя…

И за него я душу отдавал,

Томилась жаждой… Но иной люблю я,

Иной я поцелуй теперь припоминал…

То первый поцелуй, упругий, острый, жгучий,

Как молния, прорезавшая тучи.

52

Как молния, по телу он бежит

Струею сладкого, тревожного томленья…

Как детский сон, он быстро пролетит —

Похищенный украдкой… Но волненья,

Оставленного им, — ничто не заменит,

Но рад бы каждый, хоть ценой спасенья…

Так робко, нежно, девственно опять

Тот поцелуй с упругих уст сорвать.

53

О Ро́мео и Юлия! Вы были

Так молоды, так чисты: целый мир

Вы в поцелуе первом позабыли…

За что же вас и люди, и Шекспир,

Насмешник старый, злобно так сгубили

За этот поцелуй?.. Безжалостный вампир

Был автор ваш… наполнил вас любовью,

Чтобы вкусней упиться вашей кровью.

54

О Ромео и Юлия!.. Не раз

Ночь, ночь Италии, я вижу пред собою,

Лимонов запах слышу, вижу вас

Под тенью их стыдливою четою,

Увлажненных безумной, молодою,

На все готовой страстью… Божий мир

Благословлял вас… дьявол был Шекспир!

55

Вот поцелуй куда красотки нашей

Завел меня… Что делать? виноват,

И каюсь в том: быть может, слишком Дашей

Я занимаюсь… Но часы летят,

И веет утром… Тот, кто полной чашей

Любви блаженство пьет, едва ли утру рад…

Его наивно Даша проклинала, —

Со мною, с вами Это же бывало.

56

Андрей Петрович был, напротив, рад

Успокоению от жизненных волнений;

Любил он крепко стеганный халат

И сладкий сон без всяких сновидений…

Они проснулись… Сел он — быстро мчат

Его лихие кони… и мгновений

Любви не жаль ему… Но думал он о чем

Дорогою — узнаете потом.

57

Она же долго вдаль с тоской глядела,

Потом окно закрыла и легла,

Всё думала, и хоть заснуть хотела,

Но и заснуть бедняжка не могла…

Уж солнце встало… Ложками гремела

Старушка мать, и к ней потом вошла,

Неся с собой свой кофе свой кофе неизбежный

Да вечную мораль родительницы нежной.

58

И снова день, бесплодно-глупый день

С уборкою того, что убирать не надо,

И с вечной пустотой, которой лень

И праздность жизни прикрывать так рада

Была старушка… Вновь ночную тень

Зовет моя красотка… Хуже ада

Такая жизнь… со сплетнями, с чулком,

И с кофеем, и с глупым женихом.

(1847)

Venezia la bella

1

Есть у поэтов давние права,

Не те одни, чтоб часто самовольно

Растягивать иль сокращать слова

Да падежи тиранить произвольно;

Есть и важнее: тем, кого едва

Назвать вы смеете — и с кем невольно

Смущаетесь при встрече, слова два

С трудом проговорите… смело, вольно

Вы можете эпистолы писать…

Я выбрал формы строгие сонета;

Во-первых, честь Италии воздать

Хоть этим за радушие привета

Мне хочется, а во-вторых, в узде

Приличной душу держат формы те!

2

И ты прочтешь когда-нибудь (вступаю

Я в давности права и слово ты

С тревогой тайной ставить начинаю,

С тоской о том, что лишь в краях мечты

(Мои владенья), ты прочтешь, я знаю,

Чего, о жрица гордой чистоты,

Какой тебя поднесь воображаю,

В твоей глуши, средь праздной суеты

И тишины однообразно-пошлой, —

Ты не прочла бы, судорожно смяв,

Как лист завялый, отзыв жизни прошлой,

Свой пуританский чествуя устав,

Когда б мольбы, призывы и упреки

В размеренные не замкнулись строки!

3

«Но благородно ль это?» — может быть,

Ты скажешь про себя, сей бред тревожный

Читая… В самом деле, возмутить

Пытался то, что нужно осторожно

В тебе беречь, лелеять, свято чтить…

Да! это безобразно и ничтожно…

Я знаю сам… Но так тебя любить

Другому, кто б он ни был, — невозможно…

Где б ни был я, куда б судьба меня

Не бросила — с собой мечту одну я

Ношу везде: в толпе ли, в шуме ль дня,

Один ли, в ночь бессонную тоскуя,

Как молодость, как свет, как благодать

Зову тебя! Призыв мой услыхать

4

Должна же ты!.. Увы! я верю мало,

Чтоб две души беседовать могли

Одна с другой, когда меж ними стало

Пространство необъятное земли;

Иль искренней сказать: душа устала

Таинственному верить; издали

Она тебя столь часто призывала,

Что звезд лучи давно бы донесли,

Когда б то было делом их служенья,

Тебе и стон, и зов безумный мой…

Но звезды — прехолодные творенья!

Текут себе по тверди голубой

И нам бесстрастно светят в сей юдоли.

Я им не верю больше… А давно ли

5

Я звал тебя, трикраты звал, с мольбой,

С томленьем злой тоски, всей силой горя

Бывалого, всей жаждой и тоской

Минуты?.. Предо мной царица моря

Узорчатой и мрачной красотой

Раскидывалась, в обаяньи споря

С невиданного неба синевой

Ночного… Вёсел плеск, как будто вторя

Напевам гондольера, навевал

На душу сны волшебные… Чего-то

Я снова жаждал, и молил, и ждал,

Какая-то в душе заныла нота,

Росла, росла, как длинный змей виясь…

И вдруг с канцоной страстною сплелась!

6

То не был сон. Я плыл в Риальто, жадно

Глядя на лик встававших предо мной

Узорчатых палаццо. С безотрадной,

Суровой скорбью памяти немой

Гляделся в волны мраморный и хладный,

Запечатленный мрачной красотой,

Их старый лик, по-старому нарядный,

Но плесенью подернутый сырой…

Я плыл в Риальто от сиявших ярко

Огней на площади святого Марка,

От праздника беспутного под звон

Литавр австрийских… сердцем влекся в даль,