Избранные произведения - [49]

Такое семя будущего зла,

Что чуткости своей она боится,

Но и боясь, не в силах перестать

Ни откликаться жизни, ни страдать.

29

Порой единый звук — и мир волшебный

Раскрылся вновь, и нет пределов снам!

Порою женский взгляд — и вновь целебный

На язвы проливается бальзам…

И зреет гимн лирически-хвалебный

В моей душе, вновь преданной мечтам;

Но образ твой, как клад зимы враждебной,

Убийствен поздней осени цветам.

Из опьяненья сердце исторгая

Явленьем неожиданным своим,

Всей чистотой, всей прелестью сияя,

Мой мстительный и светлый серафим

То тих и грустен, то лукав и даже

Насмешлив, шепчет он: Я та же, та же

30

Твоя звезда в далекой вышине,

Твой страж крылатый и твое творенье,

Твой вздох в толпе, твой вопль наедине,

Твоя молитва и твое сомненье;

Я та же, та же — мне, единой мне,

Принадлежит и новое волненье.

Вглядись, вглядись!.. Не я ли в глубине

Стою, светла, за этой бледной тенью:

И в ней моей улыбки ищешь ты,

Моих ресниц, опущенных стыдливо,

Моей лукаво-детской простоты,

Отзывчивости кротко-молчаливой…

Зачем искать? Безумец! Я одна

Твоей сестрой, подругой создана.

31

Не верь во мне — ни гордости суровой,

Ни равнодушной ясности моей.

Припомни, как одно, бывало, слово

Изобличит всю ложь моих речей.

Вглядись, вглядись! Я в мире жизни новой

Все тот же лик волшебницы твоей,

На первый зов откликнуться готовой,

На песню первую бывалых дней!

Твоим мольбам, мечтам, восторгам, мукам

Отвечу я, сказавшись чутко им

Фиалки скромной запахом ночным,

Гитары тихим, таинственным звуком.

Ты знаешь край? О! мы опять пойдем

В тот старый сад, в тот опустелый дом!

32

И жадно я знакомым звукам внемлю,

И обольщенья призрака порой

За тайный зов души твоей приемлю,

И мнится мне, я слышу голос твой,

Чрез горы и моря в чужую землю

Ко мне достигший из земли родной…

Но пробудясь — ясней умом объемлю

Всю бездну мук души своей больной:

Мысль о тебе железом раскаленным

Коснется ран, разбередит их вновь,

разбудит сердце и взволнует кровь.

И нет тогда конца ночам бессонным

Или горячке безотвязных снов…

То — пса тоска, то мука злых духов!

33

Да, пса тоска! Тот жалобно-унылый,

Однообразный вой во тьме ночей,

Что с призраками ночи и с могилой

Слился в пугливой памяти людей…

У сладостных певцов «тоской по милой»

На нежном языке бывалых дней

Звалась она, — но кто со всею силой

Ее изведал, тот зовет верней.

Правдивое, хоть грубое названье

Пришло давно мне в голову… Оно

Разлуками, отравами свиданья

Да осени ночами грозно…

Глядишь, как сыч, бывало… сердце ноет,

А пес так глупо, дико, жалко воет!

34

Из тех ночей особенно одна

Мне памятна дождливая. — Проклятья

Достаточные от меня она

Терпела. В этот вечер увидать я

Тебя не мог — была увезена

Куда-то ты, — но дверь отворена

В твой уголок, дышавший благодатью,

В приют твой девственный была, и платье

Забытое иль брошенное там

Лежало на диване… С замираньем

Сердечным, с грустью, с тайным содроганьем

Я прижимал его к моим устам,

И ночь потом — сколь это ни обидно —

Я сам, как пес, выл глупо и бесстыдно!

35

И здесь, один, оторванный судьбой

От тягостных вопросов, толков праздных,

От дней, обычной текших чередой,

От дружб святых и сходок безобразных,

Я думы сердца, думы роковой

Не заглушил в блистательных соблазнах

Былых веков, встававших предо мной

Громадами чудес разнообразных…

Хоть накануне на хребте своем,

На тихом, бирюзово-голубом,

Меня адриатические волны

Лелеяли… хоть изумленья полный

Бродил я день — душою погружен

В великолепно-мрачный пестрый сон.

36

Царица моря предо мной сияла

Красой своей зловещей старины;

Она, как море, бездны прикрывала

Обманчивым покоем тишины…

Но сих-то бездн душа моя алкала!

Пришлец из дальней северной страны,

Хотел сорвать я жадно покрывало

С закутанной в плащ бархатный жены…

У траурных гондол дознаться смысла

Иль тайны сладострастно-гробовой…

И допроситься, отчего нависло

С ирониею сумрачной и злой

Лицо палаццо старых над водою,

И мрак темниц изведать под землею…

37

В сей мрак подземный, хладный и немой,

Сошел я… Стоном многих поколений

Звучал он — их проклятьем и мольбой…

И мнилось мне: там шелестели тени!

И мне гондолы траур гробовой

Понятен стал. День страстных упоений

В той, как могила, мрачной и немой

Обители плывучей наслаждений

Безумно-лихорадочных — прием

Волшебного восточного напитка…

Нажиться жизнью в день один… Потом

Холодный мрак тюрьмы, допрос и пытка,

Нежданная, негаданная казнь…

О! тут исчезнет всякая боязнь.

38

Тут смолкнут все пугливые расчеты.

Пока живется — жизни дар лови!

О том, что завтра, — лишние заботы:

Кто знает? chi lo sa?.. В твоей крови

Кипит огонь?.. Лишь стало бы охоты,

А то себе безумствуй и живи!

Какой тут долг и с жизнью что за счеты!

Пришла любовь?.. Давай ее, любви!

О, милый друг! Тогда под маской черной

Ты страсти отдавалась бы смелей.

И гондольер услужливо проворный

Умчал бы нас далеко от людей,

От их суда, нравоучений, крика…

Хоть день, да наш! а там — суди, владыка!

39

Хоть день, да наш! Ужели ж лучше жить

Всей пошлостию жизни терпеливо,

А в праздники для отдыха кутить

(И то, чтоб уж не очень шаловливо!)

Так только немец может с сластью пить

В Тиргартене своем берлинском пиво —

А нам — увы! — в Тиргартен не ходить!

На русский вкус, хотя неприхотливый,

Но тонкий от природы, — ни гроша

Тиргартен с их хваленой дешевизной