Избранные переводы - [57]

Мчатся в Неаполь, Верону, Венецию,

В Геную, Лукку, Флоренцию, Специю.

Быстро везет паровоз из депо

Нас через реку по имени По.

В Реджо Калабрия поезда

С берега сами идут на суда.

Если бы выстроить их вереницей —

Все эти тысячи поездов, —

Был бы передний в горах у границы,

Задний — у южных морских берегов.

Поезд по рельсам ведет машинист,

Смотрит, чтоб путь был свободен и чист.

Он управляет движеньем колес,

Может в пути задержать паровоз.

Очень советую вам я, синьоры,

Не затевать с машинистами ссоры!

Спальный вагон

Если бы стал я владельцем дороги

И посетил этот поезд убогий,

Поезд, где в хмурые ночи осенние,

Кроме дыхания, нет отопления,

Поезд, в котором десятки ребят

На чемоданах, свернувшись, лежат,

Поезд, где мать укрывает ребенка

Старою шалью, дырявой и тонкой, —

Я бы на каждый ночной перегон

Детям давал бы спальный вагон.

Каждому — койку с простынкою чистой,

По одеялу из шерсти пушистой.

И приказал бы, чтоб детям в постели

Песню колеса бегущие пели.

Туннель

Туннель — это ночь,

Но не вправду, а в шутку.

Ночь продолжается только минутку.

Поезд так быстро выходит на свет,

Что испугаться времени нет.

Домик № 27

Очень мне нравится эта сторожка.

Все поезда в ней видны из окошка.

Справа и слева — деревья, кусты,

А на окошках — герани цветы.

Чей это домик? Не ваш и не мой.

Железнодорожный.

Двадцать седьмой.

Зал ожиданья

Это — большое вокзальное зданье.

В зданье имеется зал ожиданья.

Если ночлега нигде не найдешь,

Ты притворись, будто поезда ждешь.

Ночью ты голос услышишь спросонья:

— Скорый — в Неаполь!

Курьерский — в Болонью!

Сидя на лавке меж двух узелков,

Спи под напев паровозных гудков.

Думает, зал обходя, контролер:

«Что же не едет этот синьор?

Спит на скамейке он крепко и сладко.

Верно, в пути у него пересадка».

Сплю я, синьор, не будите меня!

Только не поезда жду я, а дня.

Носят меня не колеса, а ноги.

Днем я хожу да хожу по дороге.

Жду я работы, ищу пропитанья,

Но возвращаюсь в зал ожиданья…

В зале сижу я ночь напролет.

Видно, не скоро мой поезд придет.

Гул паровоза, протяжный и зычный,

Напоминает гудок мне фабричный.

Ах, контролер, не мешайте вы мне

Видеть работу хотя бы во сне!

Эшелон

Что поете вы, солдатики, солдаты,

В длинном поезде, везущем вас куда-то?

Что поете вы, с платформы свесив ноги

И болтая сапогами по дороге?

«Машинист любезный наш,

Ну-ка, маслом поршни смажь.

Мы по горло сыты, брат, войной.

Слушай, малый, поворачивай домой!»

Распевали в эшелоне

Эту песню много дней,

И была такая надпись на вагоне:

«Сорок человек — восемь лошадей».

Поезд эмигрантов

Не тяжел он, чемодан-то,

У бедняги эмигранта.

Мешочек с родной деревенской землицей,

Чтобы не слишком скучать за границей,

Смена одежи, хлеб и лимон —

Вот чем его чемодан нагружен.

Дома — в деревне — осталось немало:

Сердце никак в чемодан не влезало.

Сердце с землей не хотело расстаться,

Вот и пришлось ему дома остаться.

Верной собакой остаться средь поля,

Что не могло накормить его вволю.

Вон это поле — полоска земли…

Да и полоска скрылась вдали!

Детская железная дорога

Есть такая страна на свете,

Где в своих поездах разъезжают дети.

В поездах настоящих — с дымом, паром,

С машинистом, кондуктором и кочегаром.

По настоящим рельсам и шпалам

Поезд идет к настоящим вокзалам.

______

Начальник станции — с вершок,

Чуть-чуть побольше, чем свисток.

Помощница на полвершка

Короче своего флажка.

Кондуктор главный молод тоже,

А контролер еще моложе.

Места для едущих ребят —

Под окнами вагона.

В окошки путники глядят

Во время перегона.

Берет при входе пассажир

Билет перед посадкою.

Над кассой вывесил кассир

Такую надпись краткую:

«Родителям, желающим

В ребячий сесть вагон,

С лицом сопровождающим

Являться на перрон!»

А. ТВАРДОВСКИЙ. О ПЕРЕВОДАХ С. Я. МАРШАКА

Обозначение «перевод» в отношении поэзии всегда в той или иной мере отталкивает читателя: оно позволяет предполагать, что имеешь дело с некоей условной копией поэтического произведения, именно «переводом», за пределами которого находится недоступная тебе в данном случае подлинная прелесть оригинала. И есть при этом другое, поневоле невзыскательное чувство читателя — готовность прощать переводу его несовершенства в собственно поэтическом смысле: уж тут ничего не поделаешь — перевод! Был бы только он точным, и на том спасибо.

Однако и то и другое чувство могут породить лишь переводы известного убого формального, ремесленнического толка, изобилие которых, к сожалению, не убывает со времен возникновения этого рода литературы и до наших дней включительно.

Но есть переводы другого рода, другого толка. Русская школа поэтического перевода, начиная с Пушкина и Жуковского и кончая современными советскими поэтами, дает блистательные образцы творческого «усвоения» родной речью большинства лучших явлений поэзии иных языков. Эти переводы прочно вошли в богатейший, разнообразнейший фонд отечественной поэзии, стали почти неразличимыми в ряду её оригинальных созданий и вместе с ними составляют её заслуженную гордость и славу.

И нам даже не всякий раз приходит на память, что это переводы, когда мы читаем или слушаем на родном языке, к примеру, такие вещи, как «Будрыс и его сыновья» Мицкевича (Пушкин); «Горные вершины…» Гете и «На севере диком…» Гейне (Лермонтов); «На погребение Джона Мура» («Не бил барабан перед смутным полком…») Вольфа (И. Козлов); песни Беранже (В. Курочкин) и многие, многие другие. При восприятии таких поэтических произведений, получивших свое, так сказать, второе существование и на нашем родном языке, мы меньше всего задумываемся над тем, насколько они «точны» в отношении оригинала.