Избранные и прекрасные - [80]

– Давай поедем, – предложил Ник, но Том его не послушал и съехал с шоссе туда, где несколько машин остановились носами к свалке шлака. Усталый полицейский что-то записывал, неподалеку стояла «скорая», и во всей этой сцене чувствовалась некая тревожная срочность. Спустя минуту мы поняли, что длинный низкий вой – это не сирена, а вопль чьей-то боли, рвущийся из горла.

– Бо-о-оже, бо-о-оже, – повторял низкий голос, и я вздрогнула, потому что такого религиозного оттенка в страданиях не слышала с тех пор, как покинула юг.

– Том, поедем, – резко выпалила я, но он уже пробирался вперед. Он побледнел так, что мы с Ником без лишних вопросов последовали за ним, пока не остановились перед распахнутой дверью гаража и не уставились на сцену перед нами как посерьезневшие дети, которым предстояло усвоить урок.

На верстаке вытянулась женщина, укрытая одеялом, из-под которого виднелись лишь ее огненно-рыжие волосы с одной стороны и маленькие белые босые ступни с другой. Кто-то уже связал ей большие пальцы ног бечевкой, как делают по восточной традиции, чтобы труп не начал блуждать. Стоящий возле ее головы человек был хозяином гаража и заправки, с которым Том говорил раньше в тот же день, а в тени за нами толпились его соседи, сбежавшиеся поглазеть.

– Она свалилась в кювет слева от шоссе – птицей летела небось.

– Садануло ее так, что аж туфли разлетелись неизвестно куда.

– Которые? – спросил кто-то, и другой голос отозвался:

– Рыжие, как медь, с шелковыми бантиками. Обидно, дорогущие были.

Том издал удивленный хриплый возглас и сделал шаг вперед, к верстаку. Его лицо побледнело, глаза на нем казались слишком темными, на лбу выступил пот.

– Что же это такое творится? – озадаченно спросила я, и из всех присутствующих мне ответил Ник:

– Чью-то подругу сбили на дороге насмерть, что же еще, – сказал он. – А ведь она могла дождаться, когда мимо будем проезжать мы, верно?

Несмотря на его неожиданно жестокие слова, Ник был бледен, как Том, и смотрел на лежащую на верстаке женщину так, словно в любой момент она могла вскочить и бросить вызов его мужеству. Первыми в глаза бросались ее буйные, рыжие, совершенно неестественные волосы – по-моему, этого оттенка она и добивалась, а ее лицо было круглым, мягким, белым, как пуховка, рот – маленьким и изящным. Ее лицо почти не пострадало (стало быть, гроб может быть и открытым, при желании, мысленно услышала я рассудительный голос тетушки Джастины), и это означало, что остальное тело наверняка измочалено.

Я поискала взглядом Тома и увидела, что он что-то нашептывает на ухо безутешному мужу, держа тяжелую, как наковальня, руку на его плече и повторяя одно и то же раз за разом.

– Машина, которая ее сбила, не моя, я только брал ее на время сегодня, – утверждал он. – Сам я за рулем купе, мы только что прибыли из города… слышите меня? Мы только что прибыли из города.

– У него виноватый вид, – вполголоса заметила я, пока Ник уводил меня прочь.

– У всех нас такой, – его голос звучал слегка потрясенно.

– У меня – нет.

Я уселась рядом с ним, прижав его к себе. Потом спросила, не тошнит ли его, и он покачал головой.

– На войне мне случалось видеть кое-что пострашнее, – негодующе заметил он.

– Но не в Нью-Йорке, – возразила я со вздохом. – Знаешь, однажды я видела, как какую-то девушку машина сбила на Бродвее. От удара с нее слетели туфли и шляпа. Так ее подруга бросилась за шляпой и пыталась нахлобучить на голову погибшей, словно та могла от этого ожить.

Ждать пришлось долго, но наконец Том вернулся, слегка пошатываясь, и навалился крупным телом на машину, заставив ее качнуться. Он неуклюже сел за руль, не слушая робких предложений Ника подменить его на оставшуюся дорогу до Ист-Эгга. Несколько минут Том смотрел невидящими глазами на дорогу перед собой, а потом нажал на газ так резко, что машину рывком бросило вперед. Мы проехали с полмили, прежде чем я поняла, что он плачет.

– Проклятый трус! – всхлипнул он. – Даже не остановился!

Нет, это не он, вдруг осенило меня.

Гэтсби знал бы, как все уладить, и сделал бы это, поняла я. Может, с помощью вежливых угроз, может, сотенными купюрами, врученными как благословение, но… словом, он бы все уладил.

Мне показалось, что мой желудок ушел в пятки, будто набитый камнями, и, пока мы мчались по шоссе под хриплое от слез дыхание Тома, с болтающейся, как у мертвеца, головой Ника, я думала, что финальная катастрофа этого вечера наконец разразилась.

Подъезжая к дому в Ист-Эгге, мы увидели, что он ярко освещен и заливает окрестности светом, словно во время большого приема гостей. Но при этом в доме царила жутковатая тишина. Я невольно бросила взгляд на особняк Гэтсби на другом берегу бухты: там было темно, как и все предыдущие недели. Маргарет Дэнси говорила, что вечеринки в нем завершились окончательно и бесповоротно, и я впервые поняла, что готова ей поверить.

Том остановил купе перед верандой, запрокинул голову и оглядел дом, освещенный, как маяк.

– Дэйзи приехала домой, – заключил он, и, если бы я уловила в этих словах удовлетворенность, я бы ударила его. Он нахмурился, взглянув на Ника.

– Извини, надо было додуматься завезти вас в Уэст-Эгг…