Избранные и прекрасные - [59]

Ник повернул меня лицом к себе, и мы удивленно закачались в танце. Где-нибудь в другом месте это была бы веселая песенка, ее бренчали бы на расстроенном пианино. А здесь, в сумерках, которые наконец наступили, удлинив наши тени на плитках, она звучала совсем иначе.

Хоть ночью, хоть днем от забав не устаем.

Ну разве нам не весело?..

Под пальцами Клипспрингера бойкий мотивчик превращался в нечто печальное, слишком мудрое и горькое. Играя, он закрыл глаза, по щекам заструились слезы. В глубине комнаты Гэтсби отвел руку Дэйзи с сигаретой и спрятал лицо во впадинке ее шеи.

Мы с Ником замерли, глядя на них. Воздух вокруг был полон летом и уверенностью, что в доме Джея Гэтсби лето – это лето – будет длиться вечно.

Ник обнимал меня за талию, я наконец повернулась к нему.

– Идем, – тихо позвала я. – Мы здесь ни к чему, верно?

Ник медлил, а потом, должно быть, кто-нибудь из нас издал громкий звук, потому что Гэтсби поднял голову и посмотрел в нашу сторону. Он не злился и не сожалел. Просто был в замешательстве. Там, где рядом с ним была Дэйзи, не существовало других людей. Он уже забыл, кто мы такие.

Ник тоже понял это и нехотя кивнул. Рука об руку, как дети из волшебной сказки, уходящие прочь от вспыхнувшего пряничного домика, мы вышли. Спешить нам было некуда, но оба мы уже пресытились удовольствиями, которые мог предложить Гэтсби. Входную дверь мы не нашли, зато отыскали выход для прислуги. И перебрались через узкую живую изгородь, разделяющую территории Гэтсби и Ника. Дождь снова припустил, лил сплошной стеной, и мы бросились под навес крыльца Ника, где еще постояли, переводя дыхание и вглядываясь в сторону только что покинутого сада.

– Ой! – воскликнула я, притворяясь веселой. – Моя одежда, мои туфли! Я оставила их у Гэтсби.

Наконец мы уселись рядышком на заднем крыльце, набросив мне на плечи пиджак Гэтсби – пиджак самого Ника остался в покоях Гэтсби, как моя одежда – в покоях Дэйзи, – и закурив одну на двоих сигарету с крепким турецким табаком. Ник сказал, что пристрастился к таким на войне, и мне она неожиданно понравилась.

– Ты обязательно должна когда-нибудь съездить со мной во Францию, – сказал он. – Только ты и я. Я бы показал тебе Руан и Гавр.

– Или Париж – или ничего, – отозвалась я, но это не был отказ.

Глава 15

Лето в Нью-Йорке тянется медленно, пока не начинает стремительно заканчиваться, и за четыре недели, которые перенесли нас из июля в мрачный, свирепый и лихорадочный август, я едва успела перевести дух. Сначала возникли сложности с тетушкой Джастиной, в результате которых мы провели несколько бессонных ночей и поселили у себя сиделку, потом целые выходные в Бруклине и Гарлеме не утихали волнения из-за Манчестерского закона, который отрезал путь для всех нежелательных и недостойных из длинного списка мест, а также привел к началу репатриации тех, кто злоупотребил гостеприимством, как деликатно выражались многочисленные подруги тетушки Джастины. Естественно, не указывалось напрямую, кто подразумевается – китайцы, ирландцы, мексиканцы, проклятые или мертвые, порой возвращавшиеся вместе с ними, – но хаос творился жуткий.

Ник спросил, не беспокоюсь ли я, и я повезла его танцевать в Престон, хоть танцы в Престоне я терпеть не могу, но отвечать ему мне хотелось еще меньше. Я объяснила, что Манчестерский закон не имеет ко мне никакого отношения, что я даже не помню, как была где-либо еще, и его ответ – «а докажи!» – так меня разозлил, что я сбежала и укатила домой с Джоди Вашингтон. Она задержала меня в гостях на несколько дней, пока не вернулся из европейского турне ее бойфренд, и к тому времени я уже была готова помириться с Ником, так что все в целом наладилось.

Мы стали чем-то вроде информационного повода, таблоиды писали о нас, когда выдавались небогатые событиями дни, и это было приятно. Ник оказался неожиданно устойчивым к такой популярности, чего не вынесли мы с Уолтером. Так или иначе, помогло то, что с помощью одной из подруг тетушки Джастины я обзавелась колпачком и теперь могла больше не беспокоиться хотя бы об одной катастрофе. Впрочем, обаяшка Ник заявил, что его вообще не волнует то, чем мы занимаемся, пока в этом участвуем мы двое. Я даже почти поверила ему, хотя больше не предпринимала попыток привести его в «Золушку». И гадала, неужели он вслед за Гэтсби перерос подобные развлечения, но вряд ли. Никогда не встречала таких, хотя уверяющих в этом насчитывалось множество.

В середине августа выдалась дивная ясная ночь, когда весь город словно сорвался с насиженного места и устремился во дворец Гэтсби. Призрачные шепотки намекали, что лучше бы остаться в городе и насладиться пустотой обезлюдевших клубов, но вместо этого я отправилась к Нику со своим новым платьем – белым атласным, расшитым опаловым бисером с едва заметным голубоватым отливом – и другими необходимыми вещами, сложенными на заднем сиденье. Волей-неволей мне приходилось оставаться на ночь у Ника, терпеть осуждающие взгляды его служанки и перебои с водой в ванной. Мы играли в дом и семью, и оба понимали это, но эта игра недурна, если вести ее с таким спокойным и милым партнером, как Ник.