Избранные и прекрасные - [58]
– Это Дэн Коди, – тихо сказал Ник, незаметно подошедший ко мне. – В 1907 году Гэтсби вместе с ним обогнул мыс Горн.
Прежде чем я успела отреагировать на эту новость (быстро прикинув, что в то время Джею было семнадцать), Гэтсби повесил трубку, чертыхнулся себе под нос и вынул снимок из моих рук.
– Коди был славным малым, – сказал он мне с легкой улыбкой. – Каждый раз его вспоминаю, когда в этом доме кто-нибудь спрашивает чертов чилийский писко. Он был чикагцем до мозга костей, а это пойло способны пить только уроженцы Чикаго.
– И чилийцы, наверное, – предположила я, но никто не слушал.
– А можно нам вернуться в Чикаго, Джей? – спросила Дэйзи, лениво вращаясь в его кресле. – Мне там так нравилось. Говорят, они нашли способ оттеснить зиму на юг, так что на Мичиган-авеню теперь всегда солнечно…
Гэтсби на миг нахмурился, я увидела, как его взгляд метнулся по комнате. И почти сразу он пожал плечами, потому что, если он смог вырастить этот дворец из прибрежного ила в Уэст-Эгге, значит, мог повторить то же самое и на берегу озера Мичиган.
– Конечно, можно, – широко разводя руками, ответил Гэтсби. – Зачем нам торчать здесь? Можем отправиться в Париж, Марракеш, Йоханнесбург, а может, Джордан даже покажет нам Цейлон.
Последние слова относились ко мне и сопровождались подмигиванием – тем самым, в котором я, подняв бровь, распознала дружескую насмешку.
– Ну, если вы желаете проверить, способна ли я за двадцать минут найти выпивку, конечно, можно, но, если речь идет о настоящей экзотике, почему бы нам не обратиться к Нику? Он мог бы показать нам все диковины Сент-Пола.
– Моя прабабушка родом из Бангкока, – вдруг сказал Ник, и я протянула руку, чтобы слегка ущипнуть его за щеку.
– Поразительное фамильное сходство, тебе не кажется? – осведомилась я, и он с усмешкой взлохматил мне волосы.
– Ни малейшего, дорогая. Ее родители были миссионерами ордена Франциска Искупителя. Прабабушка родилась на берегах Сиамского залива, едва ее мать и отец сошли по трапу с их корабля «Кармин».
В некоторых отношениях это было не просто географическое совпадение, хотя Ник об этом явно не подозревал. Я никогда не рассказывала ему печальную и трагическую историю Элайзы Бейкер и о том, как я сама стала одной из Бейкеров Луисвилла. Внезапно я задумалась о том, откуда, по его мнению, я взялась.
Разумеется, Дэйзи об этом знала, и наш разговор ей уже наскучил. Она побрела из кабинета в зимний сад, и мы втроем потянулись за ней, как хвосты прелестного воздушного змея, а в зимнем саду неожиданно обнаружили рояль.
Михель Клипспрингер в том году бежал из Германии, но не от ужасов войны, а после того, как его жена, знаменитая театральная актриса Грета Маннинг, связалась с каким-то высокопоставленным боевым магом. Вдвоем они увенчали Клипспрингера парой изящнейших и милых антилопьих рогов, упрямо торчащих из его курчавой каштановой шевелюры. И, как оказалось, напрасно, потому что в конце концов он стрелял в обоих, убил мага и искалечил свою жену. И бежал в Гуляйпольщину, которая прекратила существовать, когда большевики перекрыли ей кислород, потом в Грецию, а оттуда в Нью-Йорк.
Я несколько раз встречала его на вечеринках у Гэтсби, но, признаться, еще никогда не видела одетым в полосатую майку и подштанники, с трудом поднимающимся с пола, на котором он лежал в определенно неудобной позе. Его одежда аккуратно висела на открытой дверце шкафа, массивные черные концертные туфли были приставлены носками к стене.
– Эм-м… – он оправлялся с трудом. – Я как раз упражнялся, знаете ли. Это полезно для… для моей печени… Я уберусь с ваших глаз долой через…
– Да неважно, – перебил Гэтсби. – Просто сыграй нам.
Клипспрингер близоруко вгляделся в нас. Со своими рожками он был поразительно похож на олененка, робкого и ранимого.
– Я, собственно говоря, совсем разучился. Я же говорил вам, что не играю. Разучи…
– Довольно болтовни, старина, – сурово перебил Гэтсби. – Играй!
Ничуть не сомневаясь, что его приказание будет исполнено, он повел Дэйзи в глубину комнаты, чтобы усадить на бархатный шезлонг. Потом прикурил ей сигарету и сел рядом, а я взяла Ника за руку, пока Клипспрингер приближался к роялю, словно к дремлющему чудовищу.
Усевшись за клавиши в исподнем, он выглядел смешно и нелепо, но, едва его пальцы коснулись их, в воздух взвились трепещущие серебристые тремоло. Он словно навивал мелодию на пальцы, и я вдруг поняла: он играл то, что раньше только слышал.
Ник повернул меня лицом к себе, и мы удивленно закачались в танце. Где-нибудь в другом месте это была бы веселая песенка, ее бренчали бы на расстроенном пианино. А здесь, в сумерках, которые наконец наступили, удлинив наши тени на плитках, она звучала совсем иначе.
