Избранное - [58]
— Мой будет, а что?
— Так вот слушай. — Урядник стал бегло читать с многозначительными ударениями, иногда делая пропуски. — «Как удалось установить тщанием чинов внутренней охраны и явствует из доставленных… м… м… — Лещов проглотил имя, — агентурных сведений, разыскиваемый, совершивший воинское преступление, предусмотренное… м… м… Кононов Ефрем Кононович, из крестьян деревни… от роду… так-так, скрывшись от суда и следствия, тайно проживает в сторожке в пустоши… ранее принадлежавшей мужскому монастырю… м… м… и приобретенной, — Лещов стал читать раздельно и внушительно, — Буровым Николаем Егоровичем, из крестьян деревни Куклино, в тысяча девятьсот пятнадцатом году мая…» — Сделав паузу, Лещов скороговоркой дочитал: «В соответствии с предписанием за №… от… его высокоблагородия корпуса жандармов полковника… надлежит уряднику земской полиции такой-то волости Лещову Алексею Степановичу незамедлительно принять меры к поимке означенного преступника и, взяв его под стражу, препроводить в городской острог…» Так вот недосмотр какой вышел… Выходит, ты в своих лесах беглых хоронишь, господин лесовладелец, — не то строго, не то с насмешкой заключил урядник, пряча бумагу в портфель и кивнув хозяину на графин. Вскочивший с места Буров поспешил налить гостю стакан и придвинул поближе к нему закуску.
— Вот еще напасть какая, господи владыка! — сокрушенно развел руками Буров. — Откуда не чаешь, во сне не увидишь, она на тебя валится! Да неужто мне в ответе быть, Алексей Степаныч? В жизни под судом не был и…
— А как же иначе? Сторожка у тебя там есть?
— Еще бы, лесник живет, вдовый он, недалече от той сторожки. Там по осени смолу курили да и деготь…
— Больше не надо, сам признался. Сам ведь ездил, за работой присматривал: значит, знал, не без того. Лес охранял, а не оберегся… Нехорошо, брат, получается — это все равно как бы ты в своем доме убийцу прятал. Отвечать придется за сообщество и недоносительство, по головке не погладят, Николай Егорыч! Кабы еще конокрад был, а то политический.
Буров порядочно струхнул, хотя и догадывался, что урядник наговорил лишнего, набивая цену своим будущим услугам. В нем закипела злоба.
— Ну и попутали! Я с этого прохвоста лесника шкуру спущу, чего глядел? Или он с ним заодно — сорвал и молчит. Да я его…
— Шибко не горячись, приятель, — уже несколько размягченным голосом сказал Лещов, хрустя головкой лука, размалываемой на крепких зубах. Он расстегнул тужурку и пододвинулся ближе к столу. — О делах после поговорим, давай-ка теперь выпьем, да, э-э, не кликнуть ли Таньку, самовар пусть ставит… Она баба ядреная, как я приметил. Припас для себя, греховодник? Ха-ха! А может, еще какая сыщется половчее? Спать не придется, лошади отдохнут — и тронемся. Ты с нами поедешь, дорогу покажешь к сторожке… А сейчас погуляем малость — все одно, приятель, жизнь собачья, все в езде да разгонах. Веришь, домой по полмесяца не заезжаю. Жена там, надо думать, хи-хи! Ну и я не зеваю, где можно! Да ты чего ходишь, точно тебя кто колом по башке угостил? Не журись, ходи веселее, поддавай жару! С твоим капиталом да чтобы задумываться, ведь ты теперь помещик… Гуляй, душа!
Лещов преобразился: весело подмигивал, притопывал ногами, подкручивал усики — гусар, лихой гусар, да и только!
Буров провел рукой по лицу, пригладил волосы.
— Так я пойду, распоряжусь. И баловник же ты, Степаныч, небось по всему уезду бабы да девки от тебя плачут, — деланно игриво сказал он, сгоняя с лица хмурые тени, и погрозил пальцем ухмыляющемуся уряднику. — А ты тут закуси покамест, заправься, а не то того барина побуди, поговорить чтобы — он насчет этого дошлый, хоть куды!
С этими словами Буров вышел в сени, накинул шубу, на ходу надел шапку. Дверью — не сдержался — хлопнул от сердца.
Лещов только усмехнулся и, взяв коробку сардинок, выложил все содержимое на свою тарелку.
— Ладно, хлопай, пожалуй, меня этим не проймешь! Форс-то я из тебя выбью… Что, солоно бумажник раскрывать? Хе-хе! Заставлю, батюшка, заставлю! У Лещова еще никто сух не выворачивался!
В людской кухне жарко и по-ночному тихо. Хорошо слышно, как шуршат тараканы, точно шелестят старые листки бумаги. Изредка всхрапнет или застонет во сне один из стражников, растянувшихся на лавках в сапогах и во всей амуниции, с шинелями под головами. Лежать неудобно, они то и дело повертываются, звеня шпорами, кряхтят и бормочут.
Каждый раз вздрагивает и повертывает голову на непривычный звук сидящий за столом Костя. Он примостился у самой лампы, слабо освещающей небольшое пространство на приземистом, длинном столе, занимающем чуть не треть избы. Почерневшая, обшарпанная до лоска столешница, конопатая, изрезанная и истыканная ножами, вся в широких щелях между выпершими из шпунтов досками, заполненных черной замазкой из хлебных крошек, остатков пищи и грязи, затвердевшей, как кость, за те полвека, что отсидели за ним два поколения первинской дворни. Стол этот словно врос в избитый тяжелыми мужицкими сапогами пол.
Вплотную к жестяной лампе с треснувшим нечищеным стеклом лежит затрепанная книжка с замусоленными до черноты уголками страниц. Над ней склонил Костя свою белокурую взъерошенную голову. Он весь углубился в чтение: губы его шевелятся, беззвучно повторяя прочитанное. Так легче. По освещенному месту стола то и дело мелькают рыжие спинки проворных тараканов.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Командующий американским экспедиционным корпусом в Сибири во время Гражданской войны в России генерал Уильям Грейвс в своих воспоминаниях описывает обстоятельства и причины, которые заставили президента Соединенных Штатов Вильсона присоединиться к решению стран Антанты об интервенции, а также причины, которые, по его мнению, привели к ее провалу. В книге приводится множество примеров действий Англии, Франции и Японии, доказывающих, что реальные поступки этих держав су щественно расходились с заявленными целями, а также примеры, раскрывающие роль Госдепартамента и Красного Креста США во время пребывания американских войск в Сибири.
Ларри Кинг, ведущий ток-шоу на канале CNN, за свою жизнь взял более 40 000 интервью. Гостями его шоу были самые известные люди планеты: президенты и конгрессмены, дипломаты и военные, спортсмены, актеры и религиозные деятели. И впервые он подробно рассказывает о своей удивительной жизни: о том, как Ларри Зайгер из Бруклина, сын еврейских эмигрантов, стал Ларри Кингом, «королем репортажа»; о людях, с которыми встречался в эфире; о событиях, которые изменили мир. Для широкого круга читателей.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.