Избранное - [56]
— Что там! Люди мы простые, какими были, такими и остались. Да… Вот лучше… не побрезгуете, может? Рюмочку откушаете? Таня, неси-ка нам закуску да вот чистую рюмку подай… гостю. — Буров чуть не сказал «барину».
Все же ему льстили посещение и учтивость хоть и прогоревшего, но природного барина. Он даже застеснялся своих босых ног, однако не обулся, смекнув, что Сысоев весь умещается на двадцати трех десятинах посредственной землицы, так что особенно церемониться с ним, пожалуй, нечего!
— А мы тут всякими делами, по домашности занимаемся… Вот Николай пришел, — кивнул он на сутулившегося у двери старика. — Садовником всю жизнь был у генеральши.
— Как же-с, Елена Андреевна не раз меня в свои оранжереи важивала и всегда хвалила его усердие. Прекрасные там, знаете, персики такие были, цветы всякие… и эти, ну как их? Позабыл, еще генеральша их любила… Не вспомнишь, любезный?
— Дельфиниумы-с это, — хрипло ответил Николай.
— Пустое это, по-нашему, дело, извините. Один перевод денег, ни к чему. Способнее нам капустой да овощью кое-какой заниматься, чем ейными цветами да за персиками круглый год ходить.
— Конечно, конечно же, почтеннейший Николай Георгиевич, вы бесконечно правы. Настал век здорового коммерческого предпринимательства, поворота к финансам, к промышленным занятиям, и эти всякие увлечения пустейшим, несущественным, я бы сказал, принадлежат прошлому…
Приход Тани с шипящей яичницей счастливо прервал тираду бравшего разгон оратора. Буров поспешил занять его ужином.
— Это… это какой, собственно, напиток? — недоверчиво покосился гость на наполненный до краев фужер.
— Обнакновенно какой, — ухмыльнулся хозяин, — теперь только спирт и достанешь, вишнями настаиваем. Кушайте на здоровье.
Сысоев замялся было, хотел попросить водочную рюмку, но, решив, что, если хочешь пользоваться расположением новых хозяев общества, надо приноравливаться к их обычаям, смело последовал примеру Бурова, одним глотком опорожнившего свой фужер. Однако по неопытности поперхнулся и закашлялся, стал искать салфетку, но, не найдя, бросился шарить по карманам платок. Как оратор выбыл он из строя надолго.
— Так какие твои дела? — вспомнил тут Буров про Николая.
— Тут такие дела, ваше… господин…
— Николай Егорыч, да и все, твой тезка.
— Николай Егорыч, — неожиданно жалобно и просительно воскликнул Николай и шагнул вперед. — Явите милость, велите Илюхе-приказчику больше над божьим творением не изгиляться, пусть дрова мне подвезет, ведь зима уже, мороз на дворе…
— Ты вот зачем! Ничего, старина, не выйдет. Я эти самые теплицы да оранжереи чохом Цвылевым запродал. Они на днях своего садовника с подводами пришлют — перевезут в свое новое имение, там у них теплицы каменные построены, да с железными переплетами. Пускай тешатся, им можно, — ихние паровые мельницы на всю Россию мелют…
— Петр Афанасьевич Цвылев с Онаньевыми за прошлый год чистой прибыли более двух миллионов имели, — вставил Сысоев, еще вытиравший слезы, — а все, знаете, от операций с зерном.
— Как можно все увезти, да в зимнюю пору? А персики как же? — упавшим голосом спросил Николай.
— Э, брат! С деньгами все можно сделать, садовник ихний немец или чухна какая… Хвастал — я, говорит, столетние персики обкопаю и пересажу! Во, фокусник какой. У меня и рогожи купили для перевозки. Так вот. — Буров задумался. — Ты, выходит, старина, ни при чем остался… Куда теперь денешься?
Николай ничего не ответил.
— Если, Николай Егорыч, эти дни не топить, — вдруг заговорил он, выговаривая слова раздельно, с трудом, — там все померзнет. — Он повернулся и, не поклонившись, вышел, расставив руки. Выдаваемое походкой и беспомощно простертыми руками отчаяние старика проняло даже Бурова.
— Постой, что ли! — крикнул он вдогонку, но, подумав, сказал только: — Ладно, ступай с богом, а я насчет дровишек завтра поутру распоряжусь. — И решительно повернул кресло к столу: — Как моя вишневка? Пришлась по вкусу? Повторить надо беспременно…
— Еще? Не много ли будет? — неуверенно сказал осовело глядевший Сысоев. — Впрочем, чудесно, чудесно! Что говорить, одно российское просвещенное купечество умеет широко жить. Ха-ха! К Майской, бывало, приедешь, как в монастырь: чопорно, постно. Полрюмки шабли за обедом не выпьешь, только пригубишь. А все бонтон дурацкий, цирлих-манирлих, узость понятий… — Он оглядел стол. — Вот где истинно русское хлебосольство…
И пошел благороднейший Аполлон Сысоев, сын Валерьянов, потомственный дворянин, прирожденный лизоблюд и переметная сума, пошел поносить свою братию, высмеивать вчерашних своих амфитрионов! Захмелев, он говорил бойко и громко, уже не растягивая слова.
Спустя час Сысоев сидел за столом пунцово-красный, поминутно поправляя падавшее с потного носа пенсне и пытаясь спрятать в рукава выскакивавшие заношенные манжеты. Язык его развязался вовсю. Он успел изложить хозяину свой план спасения России, заменив в нем, применительно к случаю, дворян разночинцами с тугими мошнами; высказался по поводу мессианской роли торговцев и фабрикантов, идущих на смену одряхлевшей аристократии, призванных укрепить вековые устои самодержавия; предложил познакомить со сговорчивым, необычайно изобретательным чиновником из интендантства; посоветовал припасать золото в монетах и изделиях и, конечно, не упустил попросить одолжить ему на самый короткий срок двести рублей, под крепчайшее в мире обеспечение — честное слово «буагоодного чеоэка»!
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Командующий американским экспедиционным корпусом в Сибири во время Гражданской войны в России генерал Уильям Грейвс в своих воспоминаниях описывает обстоятельства и причины, которые заставили президента Соединенных Штатов Вильсона присоединиться к решению стран Антанты об интервенции, а также причины, которые, по его мнению, привели к ее провалу. В книге приводится множество примеров действий Англии, Франции и Японии, доказывающих, что реальные поступки этих держав су щественно расходились с заявленными целями, а также примеры, раскрывающие роль Госдепартамента и Красного Креста США во время пребывания американских войск в Сибири.
Ларри Кинг, ведущий ток-шоу на канале CNN, за свою жизнь взял более 40 000 интервью. Гостями его шоу были самые известные люди планеты: президенты и конгрессмены, дипломаты и военные, спортсмены, актеры и религиозные деятели. И впервые он подробно рассказывает о своей удивительной жизни: о том, как Ларри Зайгер из Бруклина, сын еврейских эмигрантов, стал Ларри Кингом, «королем репортажа»; о людях, с которыми встречался в эфире; о событиях, которые изменили мир. Для широкого круга читателей.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.