Избранное - [55]
— Нет, Егорыч, с тобой, видно, нечего кругом да около ходить, петли метать — только время терять. Ты как есть все насквозь видишь и наперед знаешь. Уж я лучше прямо, как на духу, выложу.
— Так-то лучше будет, — буркнул Николай Егорыч, принимая вовсе равнодушный вид, чтобы скрыть внутреннюю настороженность. Ноздри его расширились и чуть трепетали, он непроизвольно втягивал воздух, точно принюхиваясь, как легавый пес, почуявший дичь. Ему не терпелось угадать — как постарается перехитрить его Ермилин.
— Вот оно в чем дело мое будет, Николай Егорыч, — начал тот, наконец остепенясь, — вовсе оно махонькое, нестоящее, ну да где нам? Приходится по себе дугу гнуть… Тут через волость по деревням объявили, что ты зиму будешь на станцию лес возить. Пусть кто хочет едет — про всех работы достанет. Делов, значит, предвидится много. Так вот… можно бы в каждом обществе… — Ермилин слегка замялся, потом удивленно продолжал: — Если потолковать, скажем, в Кудашеве с Петром Кружным, Пугачом, еще с двумя-тремя лошадными мужиками посамостоятельнее, чтобы они согласились возить по шесть-семь целковых с подводы, то и другим придется на эту цену соглашаться, никуда не денутся!
— Что же они, по-твоему, не знают цен? С конем нынче где хочешь десять рублей в день заработаешь, а то и больше. Эх ты, мудрец антиохийский!
— Да им и придется по красненькой, а то и больше платить — только не все про это знать будут. Они божиться станут, что ты их припер, цену сбил… Остальным что делать? Изругают тебя, поворчат, не без этого, а потом — сам народ наш знаешь — каждый будет норовить затемно запрячь, чтобы не опередил сосед! Кроме как у тебя — негде мужикам на конях работать, ведь с рождества, поди, покупной хлеб едят, — доказывал Нил.
— Вот ты о чем… да… — неопределенно протянул Буров, сразу оценивший выгоды ермилинского предложения и соображавший, как им подешевле воспользоваться. Нельзя ли с Пугачом и другими самому сговориться, а этого сморчка оттереть? Нет, пожалуй, огласки наделаешь…
— Не знаю, что тебе и сказать, приятель, — много мягче продолжал Буров. — Не вышло бы какой канители, а барыши тут какие могут быть — много ли выкроишь?
— За это берусь, Николай Егорыч, все обделаю в лучшем виде, будь без сумления. А барыши… Да если ходить будут хоть две сотни подвод, и с каждой по паре целковых в день останется, так и то набежит…
— За труды сколько возьмешь? — быстро спросил вдруг решившийся Буров.
— Фу-ты, ну-ты, что мы, не сговоримся? Чай, свои люди, чего горячку пороть. Как повезут по санному пути, так, почитай, до благовещенья ездить будут, пока кто лошадь в реке не утопит — народ у нас на работу завистливый! Господи, — не удержал вздоха Нил Васильевич, — деньжищ-то сколько выходит!
— По полтиннику с подводы ладно будет?
Гость всплеснул руками, даже привскочил на стуле.
— Креста на тебе нет! Выходит, себе… — Он запнулся. — Никак, дверь наружу хлопнула? Так и есть, в сенях кто-то топчется. Ладно, ужо как-нибудь заеду, ты все получше прикинь. А я по деревням поезжу, — уже шепотом продолжал Нил, — побеседую с мужиками. Тут и угостить кого надо придется, посулить. В делах этих молчание — золото, — уже вовсе на ухо Бурову сказал Ермилин, встав из-за стола и косясь на тихо приотворявшуюся дверь.
— Входи, что ли, не съем! — повысил голос хозяин, довольный случаем, позволявшим ему отложить окончательный сговор.
Кто-то осторожно распахнул дверь. В проеме показался Николай. Он остановился у порога с прижатой обеими руками к груди шапкой и низко молча поклонился.
— Вот к тебе кто пожаловал, — узнал садовника Нил Ермилин.
— Я, думаешь, его не знаю? Здорово, старина, как ноги носят? Небось по генеральше своей соскучился? С чем бог привел? — дружелюбно спросил повеселевший хозяин.
Николай переступил порог, перевел дыхание, но ответить не мог. Он вдруг сильно оробел — а что, если ему откажут? Чуть не жизнь его зависела от ответа этого сытого, хмельного человека!
Буров отвернул кресло от стола, развалился в нем поудобнее, вытянул босые ноги на устланном дорожками полу и уставил на Николая воспаленные водкой, сощуренные глазки, точно приготовился его слушать. На самом деле он обмозговывал предложение Ермилина. Громкая, несдерживаемая икота колыхала его грузное тело.
— Так я поеду, Егорыч, спасибо за хлеб-соль, — сказал Ермилин, застегивая пуговицы жилета.
— Не обессудь, Васильич, мимо будешь ехать — заворачивай. Я теперь в городе не скоро буду — тут со всем разберусь.
— Беспременно заеду. Прощай. Никак, к тебе еще гости, — уже в дверях сказал Ермилин, столкнувшись с кем-то в полутемных сенях. — Дома, дома хозяин.
— Разрешите войти? — раздался из-за двери чрезвычайно учтивый, грассирующий голос.
— Кого еще бог несет? — Буров с любопытством посмотрел на появившегося в дверях Сысоева. «Царица небесная, вот кого принесло!» — чуть не воскликнул Буров.
— Землевладелец Сысоев, Аполлон Валерьянович, ваш сосед. Мы с вами знакомы, разве запамятовали…
— Ну как же, как не знать — бычка у вас летось торговал. Да чего стоять, проходите. Эй, Таня!
— Счел своим долгом, — начал, усаживаясь на оставленный Нилом стул, Сысоев. — Поспешил лично, так сказать, поздравить вас, достопочтенный Николай Георгиевич, с приобретением одного из прекраснейших имений в нашем уезде.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Командующий американским экспедиционным корпусом в Сибири во время Гражданской войны в России генерал Уильям Грейвс в своих воспоминаниях описывает обстоятельства и причины, которые заставили президента Соединенных Штатов Вильсона присоединиться к решению стран Антанты об интервенции, а также причины, которые, по его мнению, привели к ее провалу. В книге приводится множество примеров действий Англии, Франции и Японии, доказывающих, что реальные поступки этих держав су щественно расходились с заявленными целями, а также примеры, раскрывающие роль Госдепартамента и Красного Креста США во время пребывания американских войск в Сибири.
Ларри Кинг, ведущий ток-шоу на канале CNN, за свою жизнь взял более 40 000 интервью. Гостями его шоу были самые известные люди планеты: президенты и конгрессмены, дипломаты и военные, спортсмены, актеры и религиозные деятели. И впервые он подробно рассказывает о своей удивительной жизни: о том, как Ларри Зайгер из Бруклина, сын еврейских эмигрантов, стал Ларри Кингом, «королем репортажа»; о людях, с которыми встречался в эфире; о событиях, которые изменили мир. Для широкого круга читателей.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.