Избранное - [41]
Генеральша кивнула Александру Семеновичу. Тот принял у садовника букет.
— Здравствуй, Николай! Ты нисколько не постарел! Спасибо, позаботился о своей барыне, я очень тронута. Сейчас я пройду к себе отдохнуть с дороги, а вечером тебя позову. Отпусти всех, Александр. Да сходи угости и поздравь с приездом их барыни — пусть выпьют за ее здоровье. Скажи Федору, чтобы лошадей как следует выводил. И завтра же пусть отведут в кузницу Пароля, ему надо перековать переда на более тяжелые подковы. Я нынче заметила, у него немного высок ход. Веди, Степанида.
На этом и закончилась церемония встречи с челядинцами. Собравшиеся приветствовать потянулись к боковому крыльцу, куда должны были выйти Александр Семенович с бутылью настоянной водки, медной помятой чаркой с перехватом посередине, хорошо знакомой всей дворне в Первине, и блюдом соленых огурцов и Степанида с пирогами. Приносились, кроме того, отрезы сатина и ситца на рубахи и сарафаны.
Впереди всех, разглаживая бороду, самоуверенно и весело шагал Илья Прохорыч. Со своей толстой, дутого серебра цепочкой на брюхе и в новой, ярко-желтого сатина рубахе, выпущенной из-под полосатого жилета, он имел особо праздничный вид.
Елена Андреевна Майская пользовалась в нашем уезде репутацией чрезвычайно добродетельной дамы не только из-за сорокалетнего траура и принимаемых на себя трудов по изготовлению пособий для слепых. Она была попечительницей в двух приютах и почетным членом общества покровительства животных.
Прожив весьма долгую жизнь — ей шел семьдесят пятый год, — она и в старости сохранила спокойный и незлобивый, даже кроткий нрав. Никогда не позволяла она себе резко обойтись с нагрубившей горничной, даже не поднимала голоса, выговаривая прислуге. Была она чопорна в обхождении, с людьми своего круга держалась важно и церемонно, с мелкотой — недоступно-вежливо.
Весь облик Елены Андреевны говорил о ее ровном и уравновешенном характере. Она была ни худа, ни полна, в меру сутула, не страдала никакими старческими недугами, двигалась плавно и неторопливо.
В лице ее, очень белом и с крупными чертами, глубокими, хорошо промытыми складками, идущими от мягковатого носа к уголкам рта, примечательны были дрябловатые щечки, свисавшие на манер бачков, как на последних портретах Екатерины, и синева под глазами. Об этой синеве злые языки говорили — кого пощадит людская молва? — будто генеральша, потеряв мужа, захотела быть интересной вдовушкой и в этих целях стала подводить себе глаза синим карандашом, что придавало ей, как она полагала, погруженный в томную грусть вид. И будто бы впоследствии она так и не решилась расстаться с этим карандашом, даже и в очень зрелом возрасте.
Такой слух представляется тем более несправедливым, что Елена Андреевна была ревностной дочерью матери-церкви и строго блюла ее заветы. Она никогда не пропускала всенощной и воскресной обедни, круглый год и во всякую погоду. Говорят, что в Петербурге и в самые сильные морозы можно было видеть ее лошадей и кучера на козлах кареты, терпеливо индевевших возле подъезда домовой церкви Желобовского на Фурштадтской улице, в ожидании, пока генеральша не «изыдет с миром» из натопленной, пахнущей ладаном и духами великосветской церкви. В деревне, даже в осеннее ненастье, она ездила за шесть верст в село Пятница-Плот, где был на приходском погосте сооружен внушительный памятник над прахом ее незабвенного супруга. Не очень-то приятны были эти поездки в коляске с поднятым верхом, загораживающим все кругом, закутанной в платках и пледе — извольте всю дорогу любоваться толстыми задами кучера и лакея со сбегающими по ним струями дождя!
Упоминали — кто с улыбкой, а кто и с иронией — об утеснениях, какие генеральша добровольно себе воздвигала в посты. Так все семь недель великого поста она не разрешала себе чтение французских романов, лишая себя, так сказать, пищи духовной.
После масленой уютные томики в желтых бумажных переплетах изгонялись из обихода. Если магазину Мэлье, что у Полицейского моста, полвека поставлявшему ее высокопревосходительству иностранные книги, случалось присылать во время поста новинку с заманчивым названием, вроде очередных шедевров Пьера де Кульвена или Анри Бордо, генеральша только проглядывала книгу, не разрезая ее, и откладывала до «разрешения вина и елея».
Если в положенные дни — на большие праздники, в день тезоименитства генеральши или памяти ее супруга — гостиная Елены Андреевны бывала полна визитеров и поздравителей, то обычно она жила довольно уединенно, навещаемая лишь родственниками да изредка — последними оставшимися в живых младшими сослуживцами мужа.
Отдохнув после обеда, Елена Андреевна вышла на балкон, обращенный в парк, и уселась на железный стул с рессорным сиденьем, прикрытым ковриком. Отпустив прислугу кивком головы, вытянула ноги на подставленную Степанидой скамеечку и скрестила под пелеринкой руки на груди.
По обе стороны идущей от балкона аллеи — трельяжи с душистым горошком, пестреющие всевозможными цветами рабатки. У самого дома несколько огромных густых елей, возвышающихся над остальными деревьями парка. Зацветающие настурции затягивают балкон со всех сторон зеленым кружевом в красно-оранжевых пятнах. У лесенки в две ступени — аккуратно подстриженные померанцы в свежеокрашенных кадках.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.