Избранное - [39]
Растерянные и напуганные, Базанов и Конон Степаныч молча шли за телегой.
— Вы хоть шапки наденьте, мужики. Или с крестным ходом пошли? — уже спокойно, чуть насмешливо сказал Ефрем. Вдруг громко расхохотался. — Вот мы их как! Ха-ха! Небось генеральше впервой пришлось мужикам дорогу уступить. То-то холуи ее глаза на меня таращили! Ну, ничего, привыкнут! Еще не так бы надо…
— Тебе, Ефрем Кононыч, смех, а я вот до смерти перепужался, — заговорил Базанов. — Думаешь, так и сойдет — господам грубить? Меня-то признали, теперь барыня в волость пожалуется, придется в холодной отсидеть, а я отродясь там не был! Разве так можно! Сама ведь едет… Нашему брату знаешь как? Увидал — барин, и хоронись от него подальше. От греха…
— Не бойсь, Егорыч, ничего не будет. Господам не до того нонечь. Им впору думать, как расхлебывать кашу, какую сами заварили. Кабы ты побывал, где мне пришлось, то и узнал бы, что стали в народе говорить. Это вы тут спите, ничего до вас не доходит. Теперь сила у кого? В чьих руках винтовки? В наших, мужицких. Значит, и говорить нам можно с барами по-иному. Война многому нас научила — не всему теперь верим, что нам говорят: шалишь! Вот, к примеру, велят за царя кровь проливать. А почему? За что? Или он нам помог, за нас заступается? Землю мужикам, что ли, отдал? Неужто эта проклятая война с немцем нам нужна? Не с австрияком да немцем воевать надо, а со своими барами, вот что! В Питере пришлось мне от одного человека слышать — если бы, говорит, мужички дружно встали и рабочих поддержали, им можно бы землю у помещиков и у самого царя отнять и себе разобрать! Так-то вот!
— Ты что — о двух головах? — не на шутку встревожился Базанов. — Право, шалым стал. Я век прожил, таких слов не слыхал. Да можно ли такое думать, не то что вслух говорить? За это в острог садят… За это… — Махнув рукой, Базанов отошел от телеги.
Лес кончился. Дорога пошла вдоль огороженного помещичьего поля. За ним далеко на горе виднелась деревня. Солдаты вглядывались в темневшие по скату горы крыши изб.
— Это кто ж построился? — заговорил больше молчавший Василий. — Крыша высокая, железная — уж не Христофор ли Кузьмич?
— Куда ему! — отозвался Конон Степаныч, шагавший поодаль от телеги. — Это староста наш Осип: он нынче избу железом покрыл, выкрасил, обшил тесом, баню, сарай, амбар — все как есть новенькое срубил.
— Ну-ну! Лес-то где брал?
— Эх, парень! Чего наш Пугач не добьется! Ему везде доступно. У него зять всему голова: от фронта отвертелся, в волости теперь всем заправляет, стал с Буровым компанию водить… Нет, до нашего Осипа Емельяна скоро рукой не достанешь…
— А может, и достанем, погоди, дай срок, — отозвался Ефрем.
— И то сказать… А, Егорыч? — Конон бесшабашно сдвинул картуз на затылок. — Бары-то наши одряхлели, беззубыми стали. Ты погляди. Сама енеральша сморчком сидит, лакей ейный, что куль с мукой, осел, да и Федор… Это он в трех кафтанах сидит, подушками обложен, а раздень — что цыпленок, от щелчка свернется, — рассуждал оживившийся Конон Степаныч. — Слухай, а слухай-ка, Василь Егорыч, что бы нам с тобой на енеральшиных конягах проехаться, а?
Он поглядел на всех, подмигивая, — большой, лохматый, нескладный и жалкий.
— Что пустое брехать? — с досадой махнул рукой Базанов и отошел прочь.
— Дядя Вася, лошадку бы подстегнуть? — попросил Василий.
Базанов взялся за привязанные к телеге вожжи.
— Ну, милая, недалече осталось, тяни!
Первый знакомый человек встретился уже в виду деревни, под горой. Это был бобыль с выселок, отставной николаевский солдат Василий, по прозвищу «Костыль». Он удил рыбу и обернулся на стук телеги.
Поздоровались, как полагается по-деревенски — вполголоса, снимая картуз.
— Возвернулись, значит, — произнес рыболов, чтобы что-то сказать.
— Здравствуй, служивый, вернулись, — громко ответил Ефрем. — Как тут у вас?
— Да живем помаленьку, хлеб жуем.
— И на деревне все как прежде?
— Да чему тут меняться? Деревня стоит, мужички копошатся, бог грехи терпит…
Старый инвалид отвернулся к реке, перебросил леску, потом снова поглядел вслед проезжающим, сдвинув на глаза заношенную солдатскую фуражку с когда-то красным околышем, и почесал затылок. Дав телеге порядочно отъехать, он хрипло крикнул вдогонку:
— Вот только грех нынче вышел — у Зададаевых поутру молодуха удавилась!
Глава пятая
ЕЕ ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО
После встречи с мужиками лошади понеслись еще горячее. Коляска, шурша шинами, покойно покачивалась. Мелькали деревья; потом волновалась вокруг рожь, колеблемая ветром; на колеях луговых дорог о подножки коляски бились головки цветов; на ручьях коротко прогромыхивали настилы мостов. Все мчалось мимо.
Генеральша, великая любительница и знаток езды, с упоением следила за лошадью справа, восхищаясь ее энергичным, ровным ходом. Передние ноги в чулках не круто вскидывались вверх, по дуге опускались на землю и упруго и сильно от нее отталкивались; задние, широко расставленные, лошадь закидывала дальше передних.
Дорога шла то в гору, то змейкой уводила в лощинки или стелилась ровно и гладко. Рысаки везде шли одним аллюром — резвой, спорой рысью и, казалось, не приставали, а все более просили ходу. Федору приходилось то и дело их сдерживать.
Олег Васильевич Волков — русский писатель, потомок старинного дворянского рода, проведший почти три десятилетия в сталинских лагерях по сфабрикованным обвинениям. В своей книге воспоминаний «Погружение во тьму» он рассказал о невыносимых условиях, в которых приходилось выживать, о судьбах людей, сгинувших в ГУЛАГе.Книга «Погружение во тьму» была удостоена Государственной премии Российской Федерации, Пушкинской премии Фонда Альфреда Тепфера и других наград.
Рассказы Олега Волкова о Москве – монолог человека, влюбленного в свой город, в его историю, в людей, которые создавали славу столице. Замоскворечье, Мясницкая, Пречистинка, Басманные улицы, ансамбли архитектора О.И. Бове, Красная Пресня… – в книге известного писателя XX века, в чьей биографии соединилась полярность эпох от России при Николае II, лихолетий революций и войн до социалистической стабильности и «перестройки», архитектура и история переплетены с судьбами царей и купцов, знаменитых дворянских фамилий и простых смертных… Иллюстрированное замечательными работами художников и редкими фотографиями, это издание станет подарком для всех, кому дорога история Москвы и Отечества.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.